Читать «Литературная Газета 6303 ( № 1 2011)» онлайн - страница 87

После увольнения из армии я летал на гражданских турбовинтовых самолётах.

Борис Балабанов:

ЛОБОВЫЕ АТАКИ – САМЫЕ ОПАСНЫЕ

– Как себя чувствуете в свои 86 лет?

– Намного лучше, чем в 1944-м и в 1945 годах – в первых рядах нашей наступающей армии. Там была жуткая кровавая каша. До сих пор не пойму, как выжил. Сейчас фронтовики всем обеспечены благодаря хорошей пенсии и государственным льготам. Плохо, что обычным пенсионерам после квартирных выплат денег хватает лишь на селёдку и хлебный мякиш. Многие голодают.

– Но ведь и вам даже в мирное время тоже пришлось несладко.

– Да, моё детство было не сахарным. В 1929 году, когда мне исполнилось шесть лет, в боях с китайцами на КВЖД погиб мой отец – бывший царский поручик, перешедший в ряды Красной армии. Мать осталась с пятью ребятишками. Государство выплачивало пенсию за отца, но её не хватало. Кое-как сводили концы с концами. До войны почти все подростки и детвора занимались в секциях и кружках, работали пионерские лагеря. При желании мог поступить в техникум, в институт. Но чтобы помочь семье и встать самому на ноги, после 8-го класса устроился грузчиком на железнодорожный вокзал Хабаровска. Зарабатывал больше ста рублей в месяц. В общем, на жизнь хватало. Все надежды разбила война.

– Потому что её не ждали?

– Приближения войны никто не скрывал, и весь народ на это настраивали. Но в 1941 году немцы почему-то оказались сильнее. Когда они шли на Москву, паника среди гражданского населения докатилась и до Хабаровска. Все были уверены, что Гитлер возьмёт столицу. Но Москву отстояли.

Моя очередь пришла в 1943 году. После призыва – сапёрная учебка и запасной полк. Готовили почти год. Других обычно уже через месяц бросали в бой. Длительная серьёзная подготовка очень помогла мне в дальнейшем. В марте 1944-го в звании сержанта в составе 178-й стрелковой дивизии прибыл на Калининский фронт, потом был Ленинградский фронт, а оттуда через Прибалтику и Польшу дошёл до Берлина. Много раз в составе всей армии ходил в атаки, трижды был ранен, участвовал в штурме Рейхстага. Из 127 человек моей роты с весны 44-го до 9 мая 45-го дожило лишь семеро.

– Чем объяснить такие потери?

– По себе знаю – пехоту не берегли. Наступали впроголодь, ели что под руку подвернётся, полевых кухонь почти не видели. Зато выдавали спирт без всякой закуски, хотя я на фронте не пил. Никаких консервов и сухпайков мы не получали. Моя сапёрная собака получала консервы, а я нет. Иногда съедал её пайку, а её кормил мясом убитых животных. Бани не видели, по самые уши во вшах, и никакого транспорта – всё на своих ногах. Не считая нескольких лошадей с телегами для перевозки снарядов, патронов и раненых. Вплоть до самой Победы не хватало боеприпасов. В атаку давали не больше 60 патронов и двух гранат. Их выстреливали махом, потом погибай или сдавайся. Потери у нас были несравнимо больше, чем у артиллеристов, фронтовых разведчиков, лётчиков, моряков. Неслучайно среди нескольких сот хабаровских ветеранов войны нашего пехотного брата – считаные единицы.