Читать «Летящий и спящий» онлайн - страница 60
Генрих Вениаминович Сапгир
Человек, душа, существо, понятие — назови его как хочешь — поднялось на возвышение и стало сдвигать массивную крышку гроба. Каковы бы ни были усилия, но крышка сдвинулась, и оттуда пахнуло тленом.
Развратным духом растленности за пределами всего сущего, густым смрадом развоплощенности ударило в душу, которой, по сути, не было.
В гробу было пусто, лишь просвечивали редкие звезды.
И существо без облика, без нутра, без сути, без души, уже не помня ничего, повалилось в гроб и пролетело насквозь…
12
… и, еще слыша свой тонкий, поросячий, захлебывающийся отчаяньем визг, я выскочил с изнанки сна.
МОЙ КОКТЕБЕЛЬ
Перед утром внизу туман. Это мне видно сквозь стекла террасы, надо просто сообразить, что еще очень рано и там снаружи — холод. Но я бы сказал, я сам не совсем в доме — на террасе, только легкая вагонка отделяет меня от двора — и штукатурка там снаружи. Мне холодно, стараюсь дышать под ватное одеяло. Согреваясь, как-то сразу понимаю, что совсем недалеко от меня внизу на набережной тоже зябнет какая-то фигура, завернутая в простыню, на бетонном постаменте, переступая босыми ногами.
Со стороны гор мимо совсем легких домиков турбазы (как они там, туристы, наверно сейчас, вроде меня, зябнут под тощими одеяльцами) бредет нелепая женская фигурка, тоже в простыне. Вот остановилась у причала и стряхнула что-то с простыни, неужто комья земли?
Фигура на постаменте не видит в тумане приближающуюся фигурку, зато мне видно обеих. Каким образом, не могу сказать, но вижу довольно ясно, несмотря на всюду разлитое солоноватое едкое молоко, даже дышать трудно.
И слова слышу;
— Сам не знаю, давно ли стою или меня только поставили. Где-то тут бетонная пионерка, верно, валяется, — это говорит фигура на постаменте, при этом она пытается разглядеть себя со спины.
— Ну вот, слова уже на мне пишут. Значит, давно.
Фигурка в простыне со сбившимся набок венком анилиновых бумажных цветов возникает перед ним в клочьях тумана.
— Нашла тебя, Ваксик, наконец-то, — озабоченно говорит она.
Фигура на постаменте приосанивается вполне добродушно.
— Хорошо стоишь.
— Талантливо?
— У тебя все талантливо, Вакс, — привычно восхищается женщина. — Даже памятник.
— Кто лепил меня, не знаешь?
— Приезжал тут один молодой, курчавый, все эскизы делал.
— Помнишь, Дуся, в Париже Майоль с меня бюст лепил. Потом поставили в аллее Булонского парка и написали: поэт.
— Прости, Ваксик, — почти смущается фигурка, — с тобой в Париже Малина была.
Памятник озабоченно хмурится:
— Да, ведь мы с тобой позже, позже…
— Зато теперь навсегда вместе! — торжествует фигурка.
Памятник внезапно рассердился:
— Послушай, Дусенька, если ты с постели, шла бы досыпала, потому я тебе приснился.
— Если приснился, пойду, папусик, — кротко соглашается Дусенька. И, подбирая свою простыню, вдруг замечает обрывок кумача — лоскуток. Разглядывает.
— Это с гроба, — замечает она решительно.
— Ну вот, из могилы ни свет ни заря встала. Оставишь ты меня наконец в покое когда-нибудь?