Читать «Летняя компания 1994 года» онлайн - страница 8

"Частушки". Дальше – выноси святых – этот голубых кровей русский интеллигент, шестидесятник, многолетний редактор журнала "Дружба народов", бухавший со всей литературной Москвой и Высоцким лично, гордящийся своим безукоризненным русским языком – заводит:

– Я ябать тебе не буду, Люда Николаева,

Из твоей пязды собака на мене залаяла.

И дальше в том же духе:

– Ето черная суббота,

Ето Сормовский завод,

Подымайся на работу!

В жопу ебаный народ!

Публика ржет, на столах горят свечи. Пока еще народу не много – только свои, только посвященные. Эдик продолжает:

– Мне любимый подарил четыре мандавошечки!!

Чем я буду их кормить? Они ж такие крошечки!

В дверь просовывается длинная хитрая собачья морда, а следом и тощий, пегий, косматый дворняжий торс с помелом хвоста. Кто-то из сидящих у двери пытается помешать, но хозяин кафе – идишский поэт и драматург Миша Фельзенбаум радостно приветствует:

– Лева, дорогой, проходи, садись. Господа! Позвольте вам представить замечательного поэта и переводчика с идиш, немецкого, румынского и прочее, прочее – Льва Беринского. Лева садится за крайний столик, одновременно принимая свой обычный интеллигентный облик и тихо жалуется Фельзенбауму:

– Никак не отпускает меня поэмка.

– А, "Собаки на улицах Тель-Авива", – понимающе кивает Миша, – что это ты ее вдруг по-русски?

– Сам не знаю. Гой попутал. – Беринский улыбается.

– А сейчас – прощальная гастроль. Детский писатель Андрей

Усачев с недетскими песенками, – объявляет Белтов.

– Почему, собственно, прощальная? – несколько голосов в разнобой.

– Я возвращаюсь в Москву, – объясняет хрупкий и уже крепко подвыпивший Усачев, – мне работу предложили на ОРТ.

По зальчику проносится унылое "у-у-у" и радостное "поздравляем" одновременно.

– Андрей выходит с гитарой к стойке, садится, опускает свою курчавую голову, как бы винясь, и начинает петь песенку из своего репатриантского цикла. На мотив цыганочки.

– Дорогая эфиопка,

Ах, эта ручка, ах, эта ножка,

Ах, эта черная коленка,

Ах, эта черная икра.

Руки черные, ноги черные,

Щеки черные, уши черные,

Шея черная, грудь точеная

И серьга в носу золоченая.

Дверь широко раскрывается. Богатырское "здрасте!" прерывает таборный перебор. На пороге новые опоздавшие – громадный курчавый великан с добродушным, немного глуповатым, улыбчивым лицом и симпатичная, миловидная девушка, как бы сошедшая с рождественской открытки времен третьего рейха. Андрей вскакивает, совершенно не обидевшись на то, что ему сломали песню, и радостно обнимает и девушку с кукольной улыбкой в стиле "ретро" и кучерявого еврейского верзилу, а потом представляет их публике:

– Господа! Прошу крепко любить и жаловать. Ниночка Демази, прекрасная поэтесса.

– Поэт, – поправляет его поэтесса ангельским голоском, поигывая ямочками.

– Да, да. Прекрасная поэт из Ташкента с мужем Феликсом Хармацем, тоже поэтом.

– И тоже из Ташкента, – добавляет великан, расплываясь в широкой глуповатой улыбке.

– Я пожалуй уступлю свое место на эстраде Ниночке, – говорит

Андрей, и добавляет, как бы оправдываясь:

– Ребята живут в Герцлии и у них трое детей, так что пользуйтесь возможностью послушать их, раз уж они к нам вырвались.