Читать «Лебединая охота» онлайн - страница 13

Из белой, непроницаемой пелены, откуда-то сбоку высунулась перепуганная и физиономия китайца Хо-Чана.

– Я не вижу, куда стрелять, Великий Хан, – волнуясь и от этого с сильным акцентом, сказал он. Боясь, что его не поймут, китаец повторил: – Я не вижу ничего: ни стен, ни воинов Азамата, ни даже рва.

Великий Хан молчал. В свите рядом и за его спиной раздались удивленные голоса. Снег быстро покрывал молодую весеннюю траву и буквально на глазах превращал ее в подобие сугробов. Кадан ударил ногой один сугроб, он легко рассыпался, и под ним мелькнула трава. Но буквально тут же она снова скрылась под снегом. Маленький тополек в нескольких шагах от Батыя, еще пять минут назад шелестящей молодой зеленой листвой, вдруг превратился в белый шар на тонкой, черной ножке.

Стена падающего снега глушила звуки, ломала пространство, превращая его в крохотные, разделенные завесой мирки в каждом из которых человек видел пять, от силы десять своих сородичей и этот измененный, разбитый на десятки тысяч «сот» мир, вдруг показался Великому Хану угрожающим. Он чуть привстал в кресле, опираясь на подлокотники и сильно вытянув короткую шею, чтобы лучше видеть то, что происходит впереди. Но впереди был только стена снега… Эта стена была непроницаема, и только поднявшись выше облаков можно было заглянуть через нее. В голове Бату промелькнула давно услышанная поговорка, о человеке и о чем-то таком в нем, что можно разглядеть, только с высоты полета дракона. Бату попытался вспомнить ее дословно, но не смог и удивился несуразности своего желания. У стен Козельска вот-вот должен был начаться бой, а он – Великий Хан! – вспоминает слова и смысл какой-то нелепой поговорки.

Снег усилился. Порыв ветра бросил на Великого Хана закрученный столб снежинок, и он на секунду невольно зажмурил глаза. Эта секунда тоже была тьмой, но не белой, а черной, и когда Батый снова открыл глаза, не было видно даже молодого тополя.

Белый мир сжался до передела. Великий Хан сидел на троне, судорожно сжимая подлокотники, и уже не видел ничего вокруг – исчезли Кадан, Бури, и вся свита.

Бату вдруг поймал себя на мысли, что если он сейчас отдаст какой-нибудь приказ, его невидимый голос прозвучит из мглы и будет голосом незримого владыки. Но ощущения великой тайны власти, о которой не раз говорил его отец, почему-то не было. Мысль была холодной, как сталь ножен сабли, которые сжал в руке Великий Хан, и уничижительной, как будто речь шла о детской игре в прятки.

«Если сейчас меня сзади ударят ножом в шею, то убийцу не найдут, – непроизвольно продолжилась злая мысль, – снег занесет и его следы и выброшенный им нож…»

Где-то под сердцем Великого Хана шевельнулось чувство странного, испытанного только в детстве после смерти отца, тоскливого одиночества.

«Великое, Вечное Небо, – одними губами прошептал Бату. – Ты хранило от зла моего деда Чингисхана, не уберегло моего отца Угедея, так вспомни же обо мне, чтобы не прервался старший род Великого Монгола!»