Читать «Культурный разговор» онлайн - страница 202

– И вы хотели бы так же рискнуть, сыграть что-нибудь острое?

– Я стараюсь рисковать, а что касается кино, я обожаю играть серую мышь, если мне такая роль достается. Несчастная, одинокая, бледная. Были у меня такие работы.

– А каков род удовольствия в этом? Уйти от себя?

– Мне нравится, как к этим героиням приходит счастье, а оно всегда там, в кино, к ним приходит. Я им очень сочувствую. Мне кажется, очень справедливо, что они находят свою любовь в итоге, что какой-то невероятный красавец обращает на них внимание. Такие простые женские вещи меня прельщают в этом.

– Как зритель к вам относится? Мне кажется, он вас любит. Достаточно ли? Хватает ли вам этой любви?

– Наверное, многие молодые актрисы меня поймут – когда они выходят на сцену, кажется, что все в зале делают «ооо…» Разочарованно. Я долго находилась в этом ощущении. Кажется, что все сидят и думают – ну вот зачем она вышла? И вдруг несколько лет назад я начала открывать для себя, что есть люди, которые меня любят, что есть зрители, которые хорошо ко мне относятся. И это очень приятно, значит, ты нужен. Не могу сказать, что у меня ощущение недостатка любви. Я с таким восторгом и удивлением открыла это для себя. К сожалению, все равно всегда в нужный момент ты забываешь об этом и все равно приходится справляться с собой заново.

– Скажи: есть память обо мне, есть в мире сердце, где живу я… Как у Пушкина. Многие актрисы делают свои поэтические программы, не было таких идей?

– Нет, потому что вообще любая форма общения со зрителем напрямую для меня мучительна. Поэтому я никогда не веду никакие праздники, не бываю ведущей или поздравителем кого-либо. Выйти и сказать что-то от себя – для меня ужасная катастрофа.

– Какова ваша жизнь в репетициях? Семен Спивак, как я понимаю, мало рассуждает отвлеченно, больше склонен к конкретному действию. Каков его метод? Делаете ли вы этюды?

– Сталкиваясь с разными режиссерами, я понимаю, что почти все они считают, будто работают этюдным методом. Только этот этюдный метод у всех совершенно разный. У нас считается, что мы тоже работаем этюдным методом. Но мы в принципе не пробуем своими словами сцену. Мы берем текст пьесы. Спивак набрасывает какую-то ситуацию, которая происходит на сцене, и мы ее пробуем. Вот так. Он, конечно, очень много наговаривает вокруг пьесы, вокруг истории, очень много приводит примеров из своей жизни, каких-то впечатлений. У него есть редчайший дар, он умеет будить в артистах чувства. Это какая-то фантастическая способность. Он умеет сказать именно то слово, которое заставит тебя плакать, или смеяться, или болеть у тебя все внутри.

– Я тоже заметила, что очень чувственные спектакли, может быть, поэтому они так долго живут.

– Он же смотрит каждый спектакль.

– Каждый?

– Свои спектакли да, почти каждый.

– Вы пока еще девчонок играете. А готовитесь ли внутренне к переходу на роли более зрелых женщин? Или что будет, то будет?

– Стараюсь об этом не думать. Потому что это очень сложно – найти себя в другом качестве. Сейчас я нахожусь в этом периоде. Мне-то все кажется, что мне восемнадцать лет, но это же тоже глупо. Всю жизнь прожить в ощущении, что тебе восемнадцать лет, и совершенно не соответствовать тому, что уже случилось, какому-то опыту. И в театре это сложно. Еще сложнее – потому что ты попал в какую-то волну девичьих историй. А потом же важно попасть в волну женских историй – и чтобы было что сказать, и чтобы тебя увидели в этом. Профессия, конечно, в этом смысле сложная. Острая.