Читать «Красные камни» онлайн - страница 287

Владислав Олегович Савин

– Покайтесь, сын мой, – говорит святой отец, – в нашей традиции – проявлять милосердие. В христианских странах по случаю праздника объявляют амнистию даже закоренелым преступникам. А у язычников, напротив, принято отмечать торжество кровью убитых врагов. Вы христианин или язычник, в глубине своей души, по своей сути?

Да идите вы… в церковь, святой отец! Если нет бога, нет рая и ада – то нет и греха. Впрочем, это и к лучшему – не хочу быть рабом, даже божьим. Жизнь наша одна, и в наших руках, – и прожить ее хочется так, чтобы тебе было хорошо, а врагам мучительно больно. Ну, а после – в бесконечно далеком уже будущем мне книжка попалась, Мухин, «Не надейся – не умрешь», где автор вполне логично и на научной основе описывает посмертное переселение душ, но не всяких, а, насколько я понял, достаточно развитых («высокоструктурированных», как он называет), и в особенности – умерших не просто так, а за идею, ради великой цели. Меня убьют – проверю, правда или нет.

От боя до боя не долго,Не коротко, лишь бы не вспять.А что нам терять, кроме долга?Нам нечего больше терять.И пусть на пространствах державыВесь фронт наш – незримая пядь,А что нам терять, кроме славы?Нам нечего больше терять.Пилотки и волосы серы,Но выбилась белая прядь.А что нам терять, кроме веры?Нам нечего больше терять.Звезда из некрашеной жестиВосходит над нами опять.А что нам терять, кроме чести?Нам нечего больше терять.В короткую песню не верьте,Нам вечная песня под стать.Ведь что нам терять, кроме смерти?Нам нечего больше терять.

– Вот вы сами и ответили на свой вопрос, – говорит святой отец, – оставим спор о том, есть ли рай и ад в потустороннем мире, все мы это узнаем в конце своего земного пути. Но и рай, и ад существуют и здесь на земле – в той мере, в какой люди пытаются их воплотить. И долг воина за святую веру в том, чтобы ада было меньше. Эту песню вы сочинили, сын мой? Прежде я не слышал ее никогда.

Нет, не я. Промолчу о том, что автор, Виктор Верстаков, у нас побывавший и в Афгане и в Чечне, здесь, наверное, не родился еще (не помню, какого он года – кажется, как раз с начала пятидесятых). И не для меня сейчас ваше милосердие и всепрощение – убивать хочу, тех, кто виноват. У того же автора, или другого, не помню уже, есть песня, где про вашего бога слова: «Ты из отбросов от зверья насоздавал людей». Это такие, как Аня или Маша, могут считать, что все по умолчанию хорошие – о ком не известно, что мразь. Ну, а для меня сейчас наоборот. И идите вы все, с вашей верой!

– Не богохульствуй, сын мой. Ибо сказано – не Богу нужно наше доброе отношение к нему, а нам самим. Ибо тот, кто поступает иначе, сам впускает в себя беса.

И что дальше, святой отец? В ад попаду, если он есть, – так хуже от того будет прежде всего чертям. Хотя вот будет смех, если я там увижу всех, кого сам туда отправил – фрицев, американцев, китайцев. Уж точно скажу, что среди убиенных мной никто не был рая достоин. Так что не нужно мне сейчас ваше милосердие и прощение грехов. Хотя черт с вами, готов всех врагов посмертно простить – тех, с кем сейчас бог разбирается, куда их дальше, в райские сады или на сковородку. Когда всех плохих людей изведем под корень – тогда и настанет эра милосердия. А пока – верили мы, что война кончится и будет всеобщее счастье. И где это – в Европе, сербы и хорваты девять лет друга режут, и не устали. В Греции «наши» все еще ловят «не наших». Поляки, обиженные, что по итогам войны им ничего не обломилось, терроризируют укробандеровское меньшинство (отвечающее им полной взаимностью). В святой Палестине у евреев с арабами черт-те что творится. В Китае до последнего китайца готовы воевать, пока что все стабилизировалось по бассейну реки Янцзы, так что воюет в основном авиация (наше с америкосами взаимное испытание ВВС и ПВО), а также спецура (своих сбитых вытаскивать, чужих хватать), – знаю, что Шварц с Рябым из наших «воронежцев» там, ну а мне туда нельзя, после того, что три года назад было, «полковник Куницын» в охотничьих списках американцев как красная дичь. В Индокитае такое, что как бы Вьетнамская война в этой версии истории не началась раньше на одиннадцать лет и с немного другим раскладом – вот мне бы туда, инструктором с правами играющего тренера – американцев убивать. Хотя и французы тоже сойдут. А убьют меня или покалечат – никто жалеть не станет. В шкафах еще вещи Марии висят, некоторые она даже надеть не успела ни разу. Что с ними теперь делать, не знаю – выбрасывать рука не поднимется. И плевать уже мне на все – даже интересно, есть ли что-то там, после всего, когда убьют?