Читать «Косточка с вишней» онлайн - страница 73

— Как бы там ни было, мне бы хотелось стать чьей-то музой, — вдруг важно заявила Женька, — Изменить чью-то жизнь…

— Ты-то изменишь, — улыбаясь, пообещал я Женьке, — Будь в этом уверена.

Глава пятнадцатая

— Это погода плачет, не хочет, чтобы я уезжал из этих мест, — деловито проговорил я.

Мы сидели с Женькой за столом и уминали овощной салат, заправленный оливковым маслом. За окном по-прежнему дождь лил стеной. Он не моросил, просто обрушился на нас, как ушат. Свет мы по-прежнему не выключали. В доме было светло, сухо и уютно.

— Какой-то циклон к нам опять прицепился! — поморщилась Женька, — Холодрыга начнется.

— Разве это холодрыга? — засмеялся я, — Ты просто не была зимой у нас в городе…

— Вообще тут как таковой зимы никогда не было, — пожала плечами Женя, — На моем веку! Поэтому я, правда, понятия не имею, о чем ты. У нас всегда плюсовая температура.

Я сидел, задумавшись: каково это не ощущать полноценную смену всех времен года?

— В холодной зиме есть своя прелесть, — наконец, проговорил я.

— Это какая же? — заинтересованно взглянула на меня Женя.

— Например, ты не представляешь, как прекрасно морозным днем пахнет ельник.

Женя даже жевать перестала.

— Мы в начальной школе проходили произведения Пришвина, вот ты сейчас очень похоже изъясняешься.

— Спасибо, мне это льстит! — простодушно ответил я.

Я заметил стопку тетрадей на столе, на одну из которых была приклеена яркая наклейка: «Не влезать! Убьет! Личные записи Евгении В.».

— Ты ведешь дневник? — кивнул я таинственный блокнот.

— Выписываю немного, то, что берет за душу, — нехотя призналась Женя, — А потом, бывает, заучиваю. Хорошо память тренирует.

— И что из последнего ты записала?

— «Лиличку!».

— Ну-у, — протянул я, — Думал, ты меня удивишь чем-то новеньким! А «Лиличка!» — это классика, это стихотворение все знают. По-моему, оно даже есть в школьной программе.

Женька уверенно схватила тетрадь и начала ее листать, а затем протянула мне.

— Давно Маяковского читал?

— Ну, вот в школе и читал, — ответил я.

— А теперь, — сказала серьезно Женька, — Перечитай заново. Внимательно, строчку за строчкой. Чтобы дух захватило.

Я притянул к себе раскрытую тетрадь. У Женьки был красивый каллиграфический почерк.

Вместо письма Дым табачный воздух выел. Комната — глава в крученыховском аде. Вспомни — за этим окном впервые руки твои, исступленный, гладил. Сегодня сидишь вот, сердце в железе. День еще — выгонишь, можешь быть, изругав. В мутной передней долго не влезет сломанная дрожью рука в рукав. Выбегу, тело в улицу брошу я. Дикий, обезумлюсь, отчаяньем иссечась. Не надо этого, дорогая, хорошая, дай простимся сейчас. Все равно любовь моя — тяжкая гиря ведь — висит на тебе, куда ни бежала б. Дай в последнем крике выреветь горечь обиженных жалоб. Если быка трудом уморят — он уйдет, разляжется в холодных водах. Кроме любви твоей, мне нету моря, а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых. Захочет покоя уставший слон — царственный ляжет в опожаренном песке. Кроме любви твоей, мне нету солнца, а я и не знаю, где ты и с кем. Если б так поэта измучила, он любимую на деньги б и славу выменял, а мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени. И в пролет не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать. Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа. Завтра забудешь, что тебя короновал, что душу цветущую любовью выжег, и суетных дней взметенный карнавал растреплет страницы моих книжек… Слов моих сухие листья ли заставят остановиться, жадно дыша? Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг.