Читать «Колька» онлайн - страница 11

– Я обязательно, обязательно это сделаю! – в порыве радости Колька почти выкрикнул эту фразу и тут же осекся, сообразив, что его возглас, наверное, был слышен в других комнатах дома.

4

На окраине Арсеньевки, поодаль от других домов, расположилась небольшая изба, срубленная некогда из добротных сосновых бревен и принадлежавшая с момента постройки местному леснику Мирону Алексеевичу. Изба стояла скорее ближе к лесу, чем к деревне, но леснику такое расположение было только на руку. Был тот человеком хозяйственным, трудолюбивым, отзывчивым на чужую просьбу и с веселым нравом, в Арсеньевке его уважали и часто в дом его захаживали гости. Женат он был на женщине родом из соседней деревни и бывшей старше его на пять лет. Супруга его, Прасковья Александровна, с детства имела недуг – она заикалась и порою, в минуту волнения, затруднялась с речью так сильно, что не могла вымолвить членораздельно и одного слова. В прочем она была самой обыкновенной женщиной, среднего роста и умеренной полноты, с серо-зелеными глазами и широким овалом лица. Ее внешность нельзя было назвать привлекательной, но и ничего неприятного и отталкивающего в ней не было. Редкие рыжеватые волосы она всегда аккуратно заплетала в косу и укладывала ее на затылке. По характеру Прасковья Александровна была женщиной покладистой и спокойной, расчетливой и достаточно хитрой, такой, что на рожон не лезла, мужу не перечила, но в случае надобности настроить его нужным для себя образом умела.

Прожили вместе Мирон Алексеевич и его супруга лет примерно двадцать, и родился у них один единственный сын – Леонид, в котором оба они души не чаяли и заботились о нем безмерно. Забота эта требовалась тем значительнее, что Леонид оказался ребенком с нездоровой психикой и слабым умом. Он часто сидел один на поляне, в стороне от других ребят, разговаривая сам с собою и произнося при этом странные, никому не понятные фразы. Иногда же он разговаривал «по делу» и мог нормально отвечать на обыденные вопросы. Он выучился читать и писать, немного считать, но дальше начальных знаний его дела в школе не пошли. Он сидел на уроках с отрешенным видом, не реагируя на звуки и события, а порою вдруг вставал и уходил из класса. Но далеко он никогда не отлучался, его всегда находили – либо на школьном дворе, на поленнице, сложенной под навесом по краю двора, либо позади школы, на участке под высокой липой. Он сидел тихо, держа в руках спичечную коробку, в которой были спрятаны засохшие жук или оса. Он всегда носил эту коробку с собой, часто вынимал ее из кармана штанов, заглядывал в нее, словно чтобы удостовериться в том, что ее содержимое в целости и сохранности.

Была у Леонида еще одна привязанность, казавшаяся странной для его умственной слабости. Еще ребенком он увидел, как отец его играл партию в шахматы с зашедшим к нему односельчанином, с которым нередко он общался не столько для какого-то дела, сколько по-приятельски. Нельзя сказать, что шахматы были большим увлечением для Мирона Алексеевича, но игра эта ему нравилась, и он любил сыграть пару другую партий, сопровождая их незатейливым разговором. Леониду игра была непонятна, и не под силу было его уму вникнуть в суть ходов, разнообразных позиций и комбинаций, но ему поразительным образом приглянулись сами фигуры. Он с удовольствием брал их в руки, подносил близко к лицу и рассматривал внимательно, с интересом, словно любуясь, поглаживая пальцами их гладкую поверхность. Случалось, он сам расставлял фигуры на доске, но не тем строем, как это было принято, а по-своему, как ему вздумалось в данный момент. Он передвигал фигуры по доске сразу несколько одновременно, и белые, и черные, медленно и плавно, будто кукол в хороводе.