Однажды я брёл по безмолвной заснеженной шири,и вот что случилось —послушай, родная, про случай туманный:мороз над пустынною степьюразвесил ледышки своих ожерелий,и шкура планеты блестела,покрыв обнажённое тело России,а я, раздвигая скелеты берёз,в предвечерье огромномшагаю, вдыхаю пространствои слушаю пульс одинокого мира.Тогда-то и взмылиз безмолвия голос земли полуночной,за голосом голос,вернее, всемирное многоголосье:глубокий басовый удар,неумолчный металл непроглядного мрака,поток этот медленный — голос таинственный неба.В округлые высивзмывал этот вызвон небесного камняи падал во мглу водопадом серебряной скорби,вот так я в дорогеи встретился с колоколами России,с глубинным ознобом их звонаво тьме поднебесной.Набаты, набаты огромной вселенной, далёкие гулыв глухом безмятежье зимы,что трепещет, как знамя,как белое рваное знамя, вонзённое в Полюс.Набаты сражений, поющие хрипло о битвах,о крови, сожжённых домах, поражениях горьких,а позже — о стягах победных, увенчанных светом.И вот я сказал, обращаясь к метели, к зарницам,к себе самому, к переулку,где слякоть припудрена снегом:война отступила,похитила нашу любовь — обгоревшие костиустлали поля на исходе безжалостной жатвы…Ответом мне древние были набаты,гудевшие в сумрачном свете,как в зеркале мутном,как в городе, канувшем в озеро, —так колокол яростный в грозных своих перегудахвызванивал если не месть,то печаль обо всех бездыханных героях.Был колокол каждый,как ветка, ронявшая гром и напевы,певучие всплески железалетели к сиянью луны белоснежной,мели омертвелые чащи,где спящие сном беспробудным деревьявздымали вселявшие страх неподвижные копья.Над полночью колокол тек,как река, уносившая корни, молитвы,невест и могилы, солдат и святых, урожаи,пожары, и ульи, и крики младенцев.А с царской главы,с одинокой короны, отлитой в тумане,в кровавых и огненных кузницахсредневековыми мастеровыми,слетала пыльца изумрудно-кровавого звона;и как испаренье,над стадом промокшим, дыханье и запахмолящихся в церкви холоповокутали золотую корону под звон погребальный.Но в далях за сиплыми колоколамиуже громыхают раскаты:пожар революции ало окрасилберёзовый саван, облитый росою,взрывается мак,лепестками багряными землю усыпав,и армия молний вторгается в спящие степи.Внемлите заре, распустившейся в небе,как роза, и общему гимнуочнувшихся колоколов,возвестивших Ноябрьское солнце.Подруга моя, я — бродячий поэт,воспевающий радость земную,науку цветенья и хлеб на столе,необъезженный ветер и мёд добродушный,в напеве своём я приветствуюдом человека, жену человека, мечтаюо том, чтобы терпкая радостьпроникла в сердца всех живущих.Я всё, что творится, вбираю,как колокол полый, и возвращаю планетегорластыми благовестами колоколен весенних.Прости меня, если порою набат невесёлый,который сорвался с души моей мрачной,колотит руками полночнымив двери пшеничного полдня — не бойся:есть время у колокола,есть весёлый напев, ожидающий часа,когда голубей своихвыпустит в небо, и радость, как веер,раскроет над миром —всемирную громкую радость.Набаты былого, грядущего, гулкие гроздьяиз глуби людских сновидений,набаты пожара и бури, набаты баталий и злобы,набаты пшеницы и сельских собраний,набаты всех свадеб на свете и мира на свете,заплачем, набаты, запляшем, набаты,споёмте, набаты, восславимбессмертье любви,это солнце, луну, океаны и землю —осанну споём человеку!
