Читать «Коктейль «Две семерки»» онлайн - страница 193

Пожарные примчались буквально через две минуты и с ходу обрушили на дом тонны воды, стали ломать и крушить всё и вся. Капланы и Збарский стояли снаружи, на улице, и смотрели, как на их глазах горит и погибает не только «Самовар», но и его бесценное содержимое – картины, рисунки и автографы всех знаменитостей, которые в этом «Самоваре» пили чай и другие напитки.

– Да, у нас была страховка, – грустно сказал мне Каплан. – Но у нас не было хорошего адвоката, и по страховке нам достались копейки. Мы полгода делали ремонт, влезли в чудовищные долги, то была адская жизнь. И я с ужасом смотрел, как буквально напротив, через дорогу от «Самовара», мои бывшие официанты открыли «Рюмочную», и как народ валом пошел туда – место же «намоленное». Но когда через полгода мы все-таки открылись, у нас снова играли на рояле и Слава Ростропович, и Миша Барышников, и Мишель Легран, и Родион Щедрин. А Бродский приводил своих американских друзей и коллег – Филипа Рота, Сьюзен Зонтаг и кучу других…

«Бродский очень часто бывал в “Самоваре”, – пишет Людмила Штерн в книге “Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском”. – Любимое меню включало селедку с картошкой, студень, сациви и пельмени. Роман изобрел с десяток водочных рецептов, – любимицами Бродского были “хреновая” и “кориандровая”. Выпив две-три рюмки, Бродский брал микрофон, облокачивался на белый “барышниковский” рояль и пел. Вокруг немедленно собирался народ… Молодой Ося обожал американские песни и мастерски – хрипло и басовито – изображал Луи Армстронга. А в Штатах репертуар нобелевского лауреата состоял, кроме “Лили Марлен” и “Червоны Маки”, исключительно из “Что стоишь, качаясь”, “Очи черные”, “Мой костер”, “На рейде ночном” и т. п. Наверное, этот репертуар был выражением целого клубка противоречивых чувств: ностальгии, высокомерной иронии, любви, презрения и тоски. В “Самоваре” он расслаблялся и не раз говорил, как ему тепло, уютно и вкусно…»

– Да и сейчас по приезде в Нью-Йорк у нас расслабляются, обедают и ужинают вполне приличные люди, – сказал мне Роман Каплан. – Михаил Жванецкий, Юз Алешковский, Валерий Гергиев, Женя Кисин, Дмитрий Хворостовский, Наталья Гутман, Алексей Герман… И по-прежнему заходит Миша Барышников. Так что приходи, не пожалеешь.

– Только если ты будешь с Ларисой, – сказал я.

* * *

Евгений Рейн – Роману Каплану:

…Неужели я снова усядусь на этом диванеи зайду, не сказавши ни слова заране,потому, что мое здесь от века законное место,потому, что здесь память диктует,                                       а не воет блатная фиеста.Здесь и затормошат, и, быть может, оставят                                                              в покое,поцелуют и плюнут, и, наверно, напомнят такое,отчего попросить надо стопку и стукнуть о стопкуи последнюю щепку ничуть не жалеть на растопку.Потому, что ночами пируют здесь милые тени,только дверь запирают, как вступают они                                                         во владеньеэтой бывшей земли безутешной, безрадостной пьянки,где бренчит пианист до рассвета                                             «Прощанье славянки».