Читать «Когда кончится нефть и другие уроки экономики» онлайн - страница 68

Другой взгляд на регулирование, при котором оно оказывалось не столь уж полезным явлением и было вызвано вовсе не заботой об общественном благе, предложил в 1960–1970-х годах профессор Чикагского университета Джордж Стиглер, в будущем первый нобелевский лауреат, сделавший научную карьеру в бизнес-школе. По Стиглеру, регулирование отрасли – в интересах прежде всего тех, кто в этой отрасли уже работает. Тем, кто уже вошел на рынок, выгодно, чтобы входные барьеры были высокими. Например, можно законодательно ввести специальные требования к качеству или даже внешнему виду продукции. Это повысит издержки компаний, которые только планируют войти на рынок. Если барьеры высоки, то прибыли тех, кто защищен барьером, не так сильно страдают от конкуренции. Неудивительно, что на практике регулирование столь часто оборачивается монополией или разделом рынка между несколькими крупными игроками. Именно в случае монополии выгода тех, кто уже находится на рынке, максимальна, а потребители получают меньше, чем в случае конкуренции двух и тем более множества компаний. И платят за это “меньше” более высокую цену.

С одной стороны, не каждый регулируемый рынок становится монополией. С другой – иногда формально конкуренция есть, но участникам рынка удается так ловко координировать свои действия, что они получают не меньшую выгоду, чем монополии. Помните, в главе про аукционы рассказывалось, какие требования выставило правительство к участникам аукциона за лицензии нового поколения? Когда ассоциация провайдеров связи предлагает выделить на страну ровно три – по числу крупнейших претендентов – лицензии на осуществление мобильной связи следующего поколения, это хорошая иллюстрация идей Стиглера.

Лоббистская деятельность компаний, уже находящихся на рынке, может быть и не так заметна, как в случае с 3G-лицензиями. Под термином “естественная монополия”, знакомым каждому экономисту с первого курса, нередко скрывается нечто весьма неестественное – плод политических усилий. Если бы монополия образовывалась сама собой, зачем были бы нужны законодательные акты, устанавливающие, что эта компания – единственный возможный поставщик электроэнергии, а та – обладает эксклюзивным правом проводить газ в дома? Если бы монополия была “естественной”, другим участникам на этот рынок входить было бы невыгодно. Зачем же защищать этот рынок от свободного входа законодательно?

На первый взгляд, это может показаться абсурдным – параллельные линии электропередач или водопроводные трубы, идущие в одни и те же дома, но принадлежащие конкурирующим компаниям. Однако в 1980-х годах появились публикации, показывающие, что если в американском городе конкурируют сразу несколько компаний, поставляющих электроэнергию, то и цены на электричество в этих городах ниже, и качество услуг – выше. Дерегулирование рынка электроэнергии в Калифорнии, предпринятое в самом конце прошлого века, основывалось именно на этих работах. А также на воспоминаниях о том, как сто лет назад железнодорожные компании прокладывали параллельные ветки из одного города в другой и ценовую конкуренцию на соседних вокзалах можно было наблюдать в режиме реального времени. И снова параллельные ветки только кажутся абсурдом. Но, как всегда, конкуренция снижает цены и повышает качество услуг.