Читать «Князь Клюква (сборник)» онлайн - страница 25

Надо быть сильной. Кто сильнее тебя – от тех подалее держаться. Прочих стращать, чтоб боялись. Этим только и жива будешь.

Остальные смерти боятся, но верят, что будет у них и другая жизнь, настоящая, у Христа за пазухой. Кикиморе на то надежды нет, потому что некрещеная. Отец-мать пожалели ради калеки на попа тратиться. Если бы не бабушка, придушили бы новорожденной. На кой лишний рот кормить?

Но и бабка пожалела не от доброты (слышала Кикимора, что будто бы есть какая-то такая доброта, а только брехня это). В молодости бабка жила в городе Киеве да в Вышгороде, портомоей при великокняжьем дворе. Многое повидала, ума набрала. Знала, что за горбунью можно хорошую плату получить. Потому уродку и выкормили. Потом продали за две гривны серебром, купили пахотную лошадь и тельную корову.

Одно доброе слово Кикимора в своей жизни все-таки услышала. Бабушка на прощанье сказала: «Отцу-матери пособила, теперь одного тебе, Молчуха, пожелаю. Помри скорей».

Молчухой ее в семье звали. Она маленькой никогда не пищала, не плакала.

– Не помру. Шиш вам всем, – ответила Кикимора на бабкино пожелание.

Десять лет ей было, а ненавидеть она уже хорошо умела. Не кого-то, а сразу всех. И всё. Весь белый свет.

Он, белый свет, был ей враг, с самого рождения. Лютый. Никогда не давал поблажки. Хотел Молчуху-Кикимору раздавить, извести.

Вот, кажется, что за радость такая жизнь? Зачем за нее цепляться? А не для радости это. Ради того самого шиша. Шиш тебе, белый свет. Хочешь меня согнуть? Я и так согнутая. Хочешь уничтожить? Не выйдет. Всех переживу. Через камень прорасту, как трава-сорняк. А кто будет мешать – берегись.

Что-что, а не давать себя в обиду она хорошо умела.

Кто Кикимору сильно обижал, того среди живых уже не было. Старый шутейник Зосем, мучитель и гонитель, задохся в угаре. Всего и надо было, что тряпицей дымоход заткнуть, а назавтра, засветло, пока все спят, обратно вынуть. Никто не догадался, на скопившуюся сажу подумали.

И еще дважды после того Кикимора обидчиков на тот свет спроваживала. Не ради жизни облегчения, как с Зосемом, а чтоб сердце потешить.

Как-то на дворе караульный ударил древком копья по горбу. Просто так, со скуки. Удар был сильный. Она упала, и все хохотали. На спине потом длинный багровый синяк был.

Ладно.

Полгода она за тем караульным приглядывала. И дождалась-таки. Шел он пьяный, еле ноги волочил. Поскользнулся, бух в лужу. Локтями опирается, башкой мотает, а встать не может.

Кикимора огляделась – нет никого. Подбежала, навалилась сверху и мордой, мордой в жидкую грязь. Так, захлебнувшегося, и оставила. Все решили – упал человек с хмельной дури, бывает.

И еще было. Появилась на кухне девка новая, из Берестовского дворца прислали, потому что умела какие-то особенные маково-медовые коржи печь, которые великий князь любит. И все ту девку полюбили, нахвалиться не могли. И красива, и со всеми мила, и труженица, и песенница.