Читать «Книга обманов (сборник)» онлайн - страница 142

Она откинула назад распущенные волосы, и Ольга вскрикнула – мёртвый Жакоб сидел на своём месте.

– Девочка моя, вот уж не ожидала от вас такой… простоты.

На правое плечо опустился вполне живой сычик и просвистел своё дьюу-дьюу.

– Это – Жакоб Второй, это – Жакоб Третий.

А мертвецов я пока оживлять не научилась.

– Зато вы их, кажется, умеете делать. Ваш чаёк едва не свёл меня в могилу.

– Мой?! Это наша Лариса такая затейница, а мне, знаете ли, не до баловства. Присаживайтесь, – и она указала на диван у стены, дерматиновый, будто из районной поликлиники.

Ольга с изумлением разглядывала Елену, не узнавая: куда более раскованные манеры, вольная лукавая речь – вместо чопорной настороженной сдержанности, к которой она успела привыкнуть за месяц. При этом Елена перестала ощущаться чуть ли не ровесницей, как прежде, а превратилась в даму, не взрослую даже, а древнюю. Из тех, что, услышав глупость, не раздражаются, а начинают улыбаться. Это свойство молодых – злиться на неумных собеседников. Мудрые существа используют чужие промахи, как в айкидо – энергию атакующего, себе на пользу. Или просто умиляются, вспоминая себя, но вечность назад.

Комната, где происходил разговор, выглядела случайной: обстановка безлична, как в дешевой гостинице, ничего интересного, всё очевидно с первого взгляда – здесь не живут.

Угадав вывод, Елена пожала плечами:

– Незачем устраивать под себя одну комнату, если в твоём распоряжении целый дом. Гораздо больше удовольствия я получила, когда мы с Машей Панаевой придумывали вашу спальню.

– Спасибо вам за неё, кстати. Встряхнуло.

– Ах, нетрудно стать волшебником, когда имеешь дело с людьми, воспитанными в советское время. Если мама работала в магазине – одни характерные воспоминания об интерьерах детства, если дедушка был кабинетным учёным – другие.

– Ну уж не до такой степени всё было одинаково.

– Да, но достаточно одного совпадения, чтобы запустить цепочку ложных воспоминаний. Тогда уж если делали вещь, то в миллионе экземпляров. Например, почти в каждой семье на новогодней ёлке был стеклянный домик. Знаете, почему именно он? Домик казался необычным в отличие от простых шаров и сосулек, и его покупали «за оригинальность». В итоге был у всех. И в наборы украшений он всегда входил. Прибавьте книжку Цыферова про слонёнка, красную круглоглазую неваляшку, тетрадь в узкую линейку с правилами октябрят, и всё – и девяносто процентов советских детей узнают и вспомнят то, чего и не было.

– Но зачем это в моём случае? Я вроде тоски по прошлому не испытываю.

– Мне просто хотелось, чтобы вам было уютно. И, – она изобразила скромною фею, – так приятно удивлять!

– Какая прелесть. А Катю вы мне подсунули тоже с целью удивить?

– И порадовать. Вам ведь нужна подруга на первых порах.

– Да, и Алёшу заодно порадовали.

– Мы проанализировали причину вашего отказа и пришли к выводу, что этот человек мешает.

– Вам?

– Вам. Если бы он мешал нам, мы бы его иначе устранили.

– Уй, какие грозные!

– Шучу, Оля. И, заметьте, я даже не извиняюсь за так называемое вмешательство в личную жизнь.

– Чего уж там.

– Он стоял на вашем пути к совершенствованию, но сманить его оказалось проще простого.

– Не спорю. Как мы сегодня выяснили, у вас есть разные методы воздействия, но и льстить себе не стану – Алёшу не обязательно было опаивать, чтобы увести.

– А вы его любили?

Ольга задумалась.

– Пользуясь терминами моей юности, я влюбилась. То есть я о нём много думала, искала встреч и очень огорчилась, когда он меня бросил. Лет десять – пятнадцать назад назвала бы это любовью и, возможно, даже раздула бы её из того, что чувствую. Но сейчас я в состоянии отложить переживание до лучших времён, когда возникнет желание им насладиться или написать о нём. Не очень-то похоже на любовь. Но я честно старалась ему понравиться, жаль, что Катя, с её косточками, оказалась привлекательней.

– Ах, дело не в физиологии – не только и не столько. Вы предпочли попридержать эмоции, а она на них сыграла. Этому у нас тоже учат.

– После Дня Клятвы?

– О да.

Ольга воскликнула с фальшивым воодушевлением:

– Давайте, давайте же поговорим об этом! – Она потихоньку начинала злиться. Разговор шел не совсем так, как предполагалось.

– Давайте! – не менее фальшиво обрадовалась Елена и продемонстрировала немедленную готовность к диалогу, подкатившись на кресле поближе к дивану.

– Вы прекрасны, Елена. Скажите мне попросту: магия существует?

– А что я должна ответить, чтобы вы согласились остаться с нами?

– Правду.

Елена огорченно вздохнула и чуть отодвинулась вместе с креслом:

– Не могу вспомнить…

– Ну, неважно. Правды не существует. Это условное понятие, используемое для обозначения приблизительного соответствия реальности нашим представлениям о ней. Истина одномоментна. За секунду до и через секунду после это уже «не совсем то».

– Мадам, а без воды?

– Оля-Оля, вот всегда так: говоришь по-настоящему важные вещи, а их нетерпеливо пропускают, ожидая, когда же самое главное, «да» или «нет». А побеждает, Оля, тот, кто слушает паузы.

– Как не стыдно кормить детей пустословием.

– Оля-Оля. Меня оскорбляет неточность, вялый дилог, реплика ради реплики. Я всё-таки редактор. Поэтому слушайте сейчас.

Голоса она не повысила, но атмосфера сгустилась столь явно, что вроде бы даже освещение изменилось. «Интересно, у неё в кресле кнопочка или меня чай не отпускает?»

– Мы можем управлять сознанием читающего. Мы можем сделать так, что тысячи женщин заплачут или засмеются, обнимут своих любовников этой ночью или прогонят. По нашему слову они поднимутся и совершат ряд определённых поступков.

– Для чего это?

– Оля, если подумать, чем отличается женщина от мужчины? При условии, что первую реплику мы пропустим по причине её банальности?

– Тогда… по большому счёту, только способностью к деторождению.

– Именно. Мы умеем делать людей и оттого знаем цену жизни и смерти. Мужчины – прекраснодушные теоретики, всегда готовы к мистическому озарению и пониманию чего угодно, но доподлинно они не знают. Мясом – не чувствуют. Они даже не способны толком испугаться смерти. Их плоти не знакомо ни животное ликование творца, ни чёрный ужас перед полной и окончательной гибелью.