Читать «Книга обманов (сборник)» онлайн - страница 101

Как оказалось, мобильной связи тоже не было, телефон не видел сети, и это уже становилось не смешно. Ольга почувствовала себя в ловушке. Завезли, заперли, отрезали все каналы! Она забегала по комнате. «Нет, так мы не договаривались! Собираю вещи и уезжаю, вот».

Ольга открыла шкаф, намереваясь достать одежду, которую только вчера разложила по полочкам, но тут раздался стук.

– Обед давно начался, я подумала, вдруг вы забыли дорогу в столовую? – Елена, как всегда, излучала заботу и умиротворение. На этот раз на ней была длинная юбка и белая кофточка, но Жакоб по-прежнему сидел на плече и таращился.

…Через полчаса они уже были в «трапезной» и ждали торжественного выноса супницы. Ольга толком не поняла, как это вышло, но Елена сумела успокоить её несколькими словами, через десять минут уже самой стало стыдно за приступ паники. Телефоны есть на каждом этаже, интернет – в городе, по выходным можно ездить в компьютерный клуб.

– Оля-Оля, у нас всё-таки учебное заведение, хоть и чрезвычайно свободное, но с определёнными правилами. Мы не хотим, чтобы девочки болтались в сети целыми ночами, а потом спали на занятиях. Вы были на семинарах в Переделкино? Там ведь тоже отсутствовал интернет?

– Кажется да… Но там хотя бы работал мобильник.

– Оля, здесь горы. Если погулять по окрестностям с телефоном, где-то можно поймать связь, а нам не повезло.

Отодвинув креманку с остатками сливочного мусса, Елена сказала:

– Девушки, а ведь мы не отметили приезд Ольги. Мне кажется, за неё стоит выпить.

«Юношеская команда» – Катя, Саша, Агафья и Ольга – послушно поднялась и перешла следом за ней в уютную гостиную с диванчиками и книжными полками. Ольга обратила внимание, что здесь можно курить, – не так уж много на базе она заметила таких мест, но тут стояли пепельницы необычные, будто купленные на блошином рынке. Одна – кажется серебряная, в виде раковины-жемчужницы, другая тяжёленькая, из тёмного металла, украшенная двумя фигурками: пса, рвущегося с поводка, и нахальной крысы, которая явно понимала, что собаке до неё не добраться. Агафья немедленно придвинула к себе самую вместительную, хрустальную, а Сашка выбрала фарфоровую, неуловимо похожую на надгробие, – на краешке примостился печальный ангел с книгой.

Повисла пауза. Саша сделала вид, что внимательно рассматривает белоглазую герму Сапфо, стоящую в нише между стеллажами, копию той, что хранится в Капитолийском музее.

– От нас ты вряд ли её услышишь, – наконец ответила Агафья, – информацию нам накрошили примерно одинаковую, то, что удалось пронаблюдать и додумать, – несерьёзно. Давай обсудим, перельём из пустого в порожнее, если тебя это успокоит. Вот Катька здесь дольше всех, пусть она начинает.

Катя не случайно об этом размышляла – существовала старая семейная история, не дававшая покоя.

Дедушка Антон, с которым она провела первые семь лет, до самой школы, воевал, но на Параде Победы в сорок пятом не был. И потом ни разу не попадал 9 мая на Красную площадь – жил за Уралом, не ближний свет. Редко, но заговаривал об этом, с Катей – всего-то однажды, она была слишком маленькой для таких вещей, да и война для него оставалась темой страшной и непраздничной, не любил он её вспоминать. Но Катя знала из взрослых бесед, что разочарование сидело в нём занозой. И в детстве ей страшно хотелось подарить любимому деду парад. Лет в пять, помнится, подговорила соседских малышей, и они прошли перед стариками, сидящими на лавочке, вполне убедительным строем: с танками и машинками на верёвочках, один нёс над головой самолёт, другой тащил за собой жёлтую уточку на колёсиках, а Катя при этом пыталась выбить из жестяного барабана «Прощание славянки». Неизвестно, понял ли дедушка её порыв, потому что уже на третьем круге их разогнали за грохот и беспокойство.

Катя совсем пала духом, когда ей написала Рудина и предложила приехать. Она не смогла отказаться от такого шанса: три месяца спокойной работы, хорошая библиотека под рукой, никаких забот.

– И, – закончила она свой рассказ, – можете не верить, но я ничего особенного не заметила, слишком была занята, хотя всё время просидела тут безвылазно, только маму недавно съездила навестить. Агафья, вон, наблюдательная, уж скорей она что-нибудь углядела.

– Перевела стрелки, молодец. – Агафья подлила себе «Полковника». – Что ж, у меня история в некотором смысле похожая: денег не стало, а тут эти подвернулись…

Агафья как-то поразительно соответствовала своему суровому старообрядческому псевдониму (как её звали на самом деле, никому не говорила) – была строгой, суховатой, с безжалостно точным языком. Но занималась при этом развлекательным бизнесом, специализируясь на огненных шоу. Впрочем, противоречия тут не было, пиротехник, он как сапёр, если ошибается, эффект получается впечатляющий: в лучшем случае – испорченный праздник, в худшем – пожар. Поэтому аккуратность и внимание были главными профессиональными требованиями, а за веселье отвечали другие люди, в частности, Агафьин давний приятель, жизнерадостный Юрик. Он договаривался с заказчиками, обольщал, выбивал бюджет, подбирал исполнителей для файр-шоу. В хорошие времена Москва требовала развлечений и фейерверков круглый год, без салютов и девочек с пылающими поями не обходилось ни одно событие, но тут объявили кризис, и народу сделалось не до праздников. Сметы на корпоративы урезали, настроения ни у кого не было, а многие клубы начали жёстко экономить на всём, что считали лишним, – вплоть до огнетушителей. Дешевле было понемногу платить пожарным отступные, чем учесть все их законные требования. Агафья не отказывалась от работы, даже если нарушения техники безопасности становились вопиющими, но всегда предупреждала, что риск на совести заказчиков:

– Вы знаете, с какой скоростью сгорает эта синтетика, которая у вас на окнах развевается? Бамбуковое покрытие на стенах… Запасной выход хоть открыт?

– Так вы ничего не гарантируете?! – оскорблялись хозяева заведений. – Что ж, у нас обученный персонал, мы-то справимся, если у вас будут накладки.

С кризисом они всё чаще отказывались от услуг профессионалов, предпочитая обходиться своими силами. По московским клубам прокатилась волна пожаров: то во время бармен-шоу разольют канистру со спиртом, то подожгут в помещении уличный «фонтан», выбрасывающий трёхметровый столб пламени. Общественность не особо вникала, кто виноват, – чем разбираться, лучше одним махом запретить использование пиротехники. В общем, после Нового года число заказов резко упало, Юрик всё чаще злился, требовал быть помягче и относиться с пониманием к возможностям клиентов. В конце концов ушёл, заявив, что Агафья невыносима, упряма и неженственна.

Очень быстро оказалось, что все деловые контакты остались у него, а на её репутации стоит клеймо «трудный характер, невозможно договориться». Некоторое время безуспешно дёргалась в разных направлениях, а потом сделала отчаянный вывод: пришла пора сменить род деятельности. Причём не просто перейти, например, в кино. Она отказалась от привычных средств – света, цвета, фактуры и чем там ещё пользуются художники, и стала работать со словами. Агафья решила написать историю о приключениях мальчика и девочки, удравших из дому, как водится, «в Африку», но нечаянно забежавших несколько дальше – в другой мир. В итоге получилась книга, на которую легко нашёлся издатель. Публике она тоже понравилась – писать помогало искусствоведческое образование, и литератор из Агафьи получился столь же внимательный и точный, как и пиротехник, а текст был таким же ярким и радостным, как и карнавалы, которые ещё недавно кипели вокруг неё. В сущности, она не перестала устраивать праздники, просто изменила технологию. Успех не принёс ей больших денег, поэтому за приглашение, как и Катя, ухватилась с радостью.

– И поучиться не вредно, раз уж я решила поиграть в писателя. Если готовы объяснять, как это делается, – здорово.

– И кем они тебе показались – сектанты, альтруисты, жулики? Кто?

– Как тебе сказать… бабки видны огромные, в наших российских условиях это наверняка были бы грязные деньги, или наркотики, или политика, или ещё дерьмо какое. А с европейцами всякое возможно, у них реально существуют гранты на культуру.

– Хочется верить – да.

– Очень. Странно то, что я тут месяц проторчала, а кто главный, не уловила.

– Как это – Рудина, кто ж ещё.

– Ну не скажи. Хлопает глазами, тараторит, ходит – к стенам прижимается. Вот по поводу интернета тебе кто ситуацию разъяснял?

– Ма… по сути, Елена. А ты откуда знаешь, что я интересовалась?

– А что бы тебе, сетевому человеку, первым делом в голову пришло?

– Логично. Ну, Елена, понятное дело, она же на хозяйстве.

– Ой, – хихикнула Сашка, – хочешь сказать, что эта Катрин Денёв местного разлива в чём-то соображает, кроме бытовухи?

– А ты хочешь сказать, у Денёв нет мозгов? Характера?

– От неё пахнет принцессой Дианой, – заметила Катя.

– В смысле?

– «Колокольчик» от Penhaligon’s. Очень загадочные духи.

– И что? – агрессивно спросила Сашка. – Теперь всякие лохушки в метро с вьюитонами катаются.

Игнорируя Сашку, Агафья обратилась к Кате:

– Что вообще её здесь держит, что она пишет, например, если уж тут все по этой части?

– Этим я как раз поинтересовалась, – Сашка явно важничала, высокомерное выражение на простеньком, стремительно пьянеющем личике смотрелось трогательно, – она обычная редакторша. Мне Панаева говорила, просто клерк от книгопечатного бизнеса.

– И она тут, в отличие от всех, за деньги, а не за идею?

– Почему же, как раз наоборот. Мы – настоящие писатели, творцы. – Она поймала лёгкую Ольгину улыбку. – Нет, может, кто-то и ремесленник, но здесь есть художники с образованием, с даром, с амбициями… А она из простецов, которым за счастье послужить необыкновенным людям.

– Ух ты, девочки, среди нас гении. – Агафья подлила Саше ещё вина. – И какие же у тебя амбиции, поделись.

– Нехитрые, дорогуша, нехитрые. Потусуюсь здесь полгода, заручусь поддержкой всех, кого смогу, напишу крутую книжку, такую, чтобы на потребу и продавалась как зверь. Вот как твоя, да. Или твоя. – Она дёрнула подбородком в сторону Ольги и Агафьи, но те ничего не ответили, обменявшись одинаковыми, чуть змеиными улыбками. – А потом… потом пойду к косметологу, пусть вколет мне ботокс в физиономию.

– Господи, да зачем тебе, киса, до тридцатника-то? И вообще, какая связь?

– Я начну искать того, кто увезёт меня отсюда. Или сама устрою свои дела так, чтобы уехать. Но главное – ботокс, потому что родину нужно покидать, не меняясь в лице.

– Ах, вот как. Концептуально. И чем тебе родина насолила?

– Ничем. Ничего не случилось, это чутьё. Я смотрю на дверь, которая закрывается по сантиметру в неделю, и понимаю, что через год в неё можно будет выйти только боком, а ещё через год мы едва сможем просовывать письма в щель.

– Когда девочки трут за политику, это прекрасно… – Ольга потянулась за третьей бутылкой, сработал студенческий рефлекс: разговоры про судьбы России под малые дозы не идут.

– Нет, ты погоди, – Агафья посерьёзнела, – мне об этом человек десять за последние полгода сказали, самые разные люди.

– Говорю вам, надо успевать. Я бы рада вывезти всех, кого люблю, маму там, сестричку, но если у меня с собой будет только счёт в тамошнем банке, это тоже неплохо. Уехать нужно элегантно, не ссорясь с властью, как Горький, чтобы печататься здесь и жить там. Его, говорят, отравили конфетами, но уж лучше умереть от шоколада, чем от его отсутствия.

– Колбасную эмиграцию сменяет конфетная?

– Деточка, а как же Набоков, «Машенька», все дела: «Россия без нас проживёт, а вот мы без неё – пропадём», так у него вроде было?

– Нет, деточка, у него иначе: «Россию надо любить. Без нашей эмигрантской любви России – крышка. Там ее никто не любит». Это чушь, конечно. Но если надо, я полюблю, не бойся. Оттуда.