Читать «Книга о Небе» онлайн - страница 162

Если продолжить разговор о традиционном мироощущении, которое не могло не сказаться на языке писателя, то это и непривычные для нас повторы, возвращение к тому, о чем уже шла речь. Такое характерно для японской литературы. Повтор не воспринимается как повтор, ибо все наращивается на ту же Основу, но каждый миг неповторим, как и то же слово не может прозвучать дважды в безостановочном движении времен. Чтобы не оторваться от Основы, нужно возвращаться к ней, меняя лишь угол зрения. Слово меняет свою окраску, свой аромат, потому и не кажется тем же в другое время года или суток. Отсюда как бы колышащийся, волнообразный ритм повествования. Не говоря уже о том, что повторяющийся ритм характерен для медитативной литературы, скажем, для буддийских сутр, воздействие которых зависит не столько от смысла, сколько от «пружинного» звучания.

Традиционно и отношение к самому слову как воплощению божества. Уже в древности верили в «душу слов» (кото-дама). Потому и не злоупотребляли словами, не бросали их на ветер. Японцы были удивлены, познакомившись с европейцами, тому, что слово у них расходится с делом и они могут не выполнять того, что обещают. Истинный самурай скорее лишит себя жизни, чем нарушит данное слово. (Как в рассказе Узда Акинари «Встреча в праздник хризантем»: чтобы явиться в назначенное время, пообещавший сделал себе харакири, и душа успела явиться к сроку.) В слове скорее ценится интонация, звучание. В душу друга Сэридзавы поэта Каваи запали слова Христа: «В начале было Слово» (Ин., 1:1). Они преобразили его сознание, когда он это слово услышал всем сердцем. То есть интонация не менее важна, чем смысл: не что сказать (от частого употребления слова стираются), а как сказать. Вне эмоционального настроя слово останется пустым звуком. (Поэтому японскую культуру и можно назвать «интонационной», культурой подтекста.)