Читать «Клуб путешествий Михаила Кожухова» онлайн - страница 72

Тем временем замок хлопнул, женщина и девочка вошли во двор, но пока еще были в метре от меня. И я громко сказал:

– Джульетта!

Девочка обернулась, поняв, это в ее адрес. На меня снова смотрели большие светлые глаза. И в них снова были интерес, достоинство, теплота.

– Джульетта. – убедившись, сказал уже сам себе, тихо.

Мама окликнула девочку, они быстро ушли в темноту. Шекспир, одно слово.

На следующее утро отправились в гробницу Джульетты (есть и такое туристическое шоу). В том же дворе располагается Музей фресок, у них и билеты общие. Заходим в кассу, навстречу выбегают две тетушки, излишне экзальтированные, запретительно размахивают руками:

– Нет, нет! С собакой нельзя!

Мы быстро купили билеты, засеменили прочь – голова в плечи, подальше от скандала. Затем как обычно – рассчитайся на первый-второй, один идет в музей, другой ждет, прогуливаясь по округе с Каем.

Когда пришла моя очередь ознакомиться с экспозицией, несколько раз что-то спрашивал у этих тетушек, у других (всего смотрителей было человек десять), тогда и понял причину их экзальтации. Они все люди с синдромом Дауна (или, может, с другими отклонениями генетического характера). Думаю, был там кто-то, как мы в России выражаемся, нормальный, я его не видел. Меня потрясло, что в музее с бесценными экспонатами смотрители имеют сложные заболевания. На фоне совершенных образов на фресках лица смотрителей привлекали внимание как-то особо. Надо, не надо – все время хотелось у тетушек что-то спросить. Дружески настроенные, они благодарно отзывались:

– Si-si, signore!

Но толком поговорить не получалось, комок неизменно подкатывал к горлу. Не от жалости. От восхищения ситуацией, столь неожиданной для нас, представителей общества высокой, так сказать, духовности, в котором, однако, нет традиции уравнивать обычных и не совсем обычных людей. А в Европе, бездушной и циничной (как модно в последнее время интерпретировать), им могут доверить целый музей.

Спустя месяц, на Балтике, история закольцевалась. Правда, не в музее, а в кафе. Любек и в будни не сильно шумный, а по выходным там почти тишина, на улицах старого города только и слышно, как шины шуршат о брусчатку. Бродили от храма к храму, время обеда, решили присесть – вот скромное заведение, «Марли-кафе» называется, внутри народ. Зашли.

Встречал немного заторможенный официант. Толком не смогли объяснить ему свой выбор в меню, с немецким у нас напряженно. Он молча развернулся, отправился за помощью к коллегам. Подошли еще двое – они заказ приняли, но с трудом. Мы не очень понимали, как вести себя дальше. Встать и уйти, чтоб не мучить людей трудностями перевода, было бы слишком. Знали, позже сами замучаемся от стыда за свое поведение. Еще мы говорили по-русски, чем смущали их – приезжие, судя по всему, в этом кафе нечастые гости, ребята боялись оплошать.

Принесли еду. Юная официантка заметно волновалась, расставляла все с особым прилежанием, это ей удалось, мы взяли в руки ножи-вилки. Вдруг она захотела что-то сказать, но, совсем разволновавшись, не смогла выговорить ни слова. Невыносимая пауза длилась, кажется, вечность. И все же она преодолела себя, выпалила: