Читать «Кастальский ключ» онлайн - страница 4

Если это было так, то сам Пушкин добрался бы в Петербург к вечеру 13 декабря 1825 года и, по образному выражению П. А. Вяземского, «бухнулся бы на квартире Рылеева в самый кипяток мятежа», а наутро, как сам Пушкин говорил при Погодине, «вероятно, попал бы с прочими на Сенатскую площадь».

Но из воспоминаний одной из дочерей соседки Пушкина, П. А. Осиновой, выступают другие даты и, следовательно, другие мотивы тайной поездки Пушкина в Петербург.

«Однажды под вечер, зимой, сидели мы в зале, чуть ли не за чаем. Пушкин стоял у печки, — рассказывала она. — Матушке докладывают, что приехал Арсений. У нас был человек Арсений, повар. Обыкновенно каждую зиму посылали мы его с яблоками в Петербург… На этот раз он явился назад совершенно неожиданно: яблоки продал и деньги привез, ничего на них не купив. Оказалось, что в переполохе приехал даже на почтовых. Арсений рассказал, что в Петербурге бунт, всюду разъезды и караулы, насилу выбрался за заставу, нанял почтовых и поспешил в деревню. Пушкин, услыша рассказ Арсения, страшно побледнел. В этот вечер он был очень скучен, говорил кое-что о существовании тайного общества, — но что именно, не помню. На другой день, слышим, — Пушкин быстро собрался в дорогу и поехал».

Если верен рассказ дочери П. А. Осиповой, Пушкин увидел бы Петербург таким, каким описал его очевидец: у всех выходов из Зимнего дворца стояли пикеты, горели костры, у них грелись солдаты, ночь, говор проходящих, оклики часовых, пушки, обращенные жерлами к улицам, выходящим ко дворцу, кордонные цепи, патрули, ряды казацких коней, отражение огней в обнаженных мечах кавалергардов и треск горящих дров, простреленные стены Сената, выбитые окопные рамы на Галерной улице.

Священник Виноградов утром 15 декабря видел на снегу Сенатской площади пятна крови. Не решившись написать это по-русски, он написал по-латыни: «Sanguinis multa signa» («Многочисленные кровавые следы»). Дворники засыпали кровь свежим снегом. По приказу Николая I поспешно штукатурили изрешеченную пулями стену Сената.

Уже вечером 14 декабря начались аресты.

Первым, видимо, был арестован Щепин-Ростовский, которого привезли в Зимний дворец со связанными руками. Около полуночи был арестован Рылеев.

Спервоначала допросы проводились в Эрмитаже, в огромной зале, в углу которой стоял раскрытый ломберный стол, а на стенах висели «Святое семейство» Доменикино и «Блудный сын» Сальватора Розы. Первые показания снимал дежурный генерал (иногда Потапов, чаще Левашов). Почти всех допросил сам Николай I. Перед допрашиваемыми он выступал то ласковым, то грозным, старался нащупать у каждого его слабое место. При сопротивлении срывался в бурном потоке высочайшего гнева: «Заковать его так, чтоб он пошевелиться не мог!»

«Железа́», в которые заковывали декабристов, весили около двадцати двух фунтов.

Кибитку швыряло от ухаба к ухабу. Вдруг из лесу выметнулся круглый клубок и перенесся поперек дороги.

Лошади шарахнули. Седок приподнялся на сиденье.