Читать «Казнь. Генрих VIII» онлайн - страница 78

— Стоит ли тебе торопиться? Твои опасения не сбываются. Англия поддержала меня. Она любит деньги и не хочет их никому отдавать. Что из того, что святому отцу придётся поститься?

Мор не хотел ссориться и невозмутимо ответил, хотя это было неправдой:

— Я бы не торопился, милорд, но моё здоровье пошатнулось от непосильных обязанностей. Необходим длительный отдых, чтобы поправить его.

Генрих поднялся, подступил, слегка припадая на правую ногу, поглядел на него с минуту в раздумье и похлопал по плечу, должно быть, всё ещё почитая своим другом:

— Мне очень жаль. Однако если решил... если в самом деле здоровье... ничего не поделаешь... Мне ли этого не понять. А всё-таки жаль. И не без грусти прибавил: — По крайней мере, надеюсь, что мы останемся, как прежде, друзьями.

Мыслитель верил и поверить не мог. Ему чудилось, что это скорее слова, чем излияние искренних чувств. Мор мало нуждался в том, чтобы оставаться другом того, кто ввергал своё королевство в пучину раздора, которого хватит, может быть, не на одну сотню лет, вежливо поклонился, без сожаления покинул сиятельный кабинет, воротился на излюбленный остров, к милым домашним, к книгам и к попугаю, завезённому в Англию из неведомых жарких краёв, и неслышно зажил частным лицом.

Однако все несогласные с решением короля и парламента приняли его мирную жизнь мудреца и отшельника за молчаливое осуждение и протест. В этом не было ничего удивительного. Разрыв с Римом исподволь взбудоражил страну. Недовольство зародилось, выросло и покатилось волной. Неожиданно среди недовольных оказался епископ Винчестерский. За ним последовал кардинал Фишер. Пример Фишера взбудоражил многих других. Архиепископ Кентерберийский предал анафеме новые статуты. Елизавете Бертон, простой служанке, стали являться видения. Видения пророчили неминуемую смерть королю, если его величество перестанет жить с королевой Екатериной. Екатерина вдруг оказалась самой любимой, самой доброй из королев, которые когда-либо правили Англией, как обыкновенно случается во дни потрясений. Бродячие иноки молились за несчастную королеву в придорожных церквях и часовнях.

Началась смута в умах и сердцах. Молчание философа многим показалось нешуточным знаком и приверженцами развода расценивалось как подстрекательство к бунту, хотя истинным подстрекателем был сам король, не снёсший выпавшего на его долю креста.