Читать «Казнь. Генрих VIII» онлайн - страница 268

В ответ восклицал, стоя перед ним неспокойно, часто переступая, так что под башмаками хрустел и скрипел речной зернистый песок:

— У кого можно лучше постигнуть эти законы, как не у историков, поэтов, ораторов, которые говорили и писали по-гречески? Только греки передали и завещали нам свои великие открытия во всех областях, и сколько бы ни изучали и ни переводили их прежде, всё же и половина их беспримерной учёности нам до сей поры не доступна.

Но обычно его семья оставалась одна, без праздных гостей. Он выходил, закончив дневные труды, некрасивая Эл брала его под руку, и супруги подолгу бродили в полях, погружаясь в безмолвное созерцание. Густели неторопливые сумерки. На шёлковом небе серели тончайшие облака. Приятной прохладой тянуло с окрестных холмов. С ближайшего пастбища загорелый пастух гнал сытое стадо. Протяжно мычали коровы, блеяли овцы. Пыль столбом поднималась от многих копыт. Неторопливо возвращались домой. В невысокой гостиной сходились дети и старшие внуки, рассаживались, где и как было удобно, и занимались попеременно то древними языками, то математикой, то литературой и географией, которой увлекался чуть ли не жарче жадных до приключений детей. Кто-нибудь читал вслух хорошо поставленным голосом. Иногда разъяснял самое трудное место или просто рассказывал, сам наслаждаясь, о светлой радости познанья того, что ни есть на нашей земле. Потом Эл, застенчивая до старости, играла на лютне.

Если спать ещё не хотелось, после ужина вновь возвращался в молчаливый кабинет, чтобы ещё поработать немного, единственно из удовольствия узнать ещё что-нибудь. Иногда старшая дочь заглядывала к нему, придвигала резную скамеечку и помещалась у его ног. Отрываясь от книг, поглаживал её тяжёлые рыжие волосы. Мэг прижималась к отцу и шептала, пряча лицо:

— Ты чудесный. Ты самый лучший. Как хорошо!

Склоняясь над ней, с трепетным сердцем целовал тонкую руку:

— Не льсти старым людям, милая Мэг. Старые люди доверчивы чересчур. Старые люди могут поверить тебе.

Дочь лепетала дурашливо, точно ребёнок, прижимаясь к его колену горячей щекой:

— Я говорю сущую правду, отец, только правду, ничего, кроме правды!

Тихонько смеялся:

— Ты лучшая из дочерей, моя милая Мэг! И Эразм недаром зовёт тебя украшением среди женщин Британии. Ты одна вполне понимаешь меня и любишь так, как я, может быть, не заслуживаю, ибо и я человек. Без тебя мне труднее переживать мои частые горести.

Мэг кивала головой на раскрытую Библию:

— За этой книгой я застаю тебя очень часто. Иногда я спрашиваю себя, неужели она так трудна для тебя, что ты сидишь над ней каждый вечер?

Задумчиво отвечал:

— Иероним считал её очень трудной, блаженный Августин даже думал, что эта книга вовсе не постижима умом. Даже из древних ни один не рискнул утверждать, что в совершенстве понял её. Они полагали, что глубочайший замысел Господа осложнил нам понимание этой величайшей из книг, чтобы привлечь к ней внимание пытливых людей и пробудить тех, у кого вялый ум, чьи способности скрыты и требуется много труда, чтобы свои способности в себе отыскать. В противном случае люди совершенно спокойно немотствовали бы перед открытыми для них сокровищами познания истины.