Читать «Казнь. Генрих VIII» онлайн - страница 217

Валерий Николаевич Есенков

— Ишак тоже счастлив, когда имеет много колючек. Ишак тоже не верит, что истинная красота не в колючках, ибо лишь свободное созерцание превращает скота в человека, а жирная пища, пылкие женщины и хмельное вино превращают человека в скота. Или ты думаешь об этом иначе?

Взмахнул возбуждённо рукой:

— Это я знаю, так что? По-твоему, остаётся только, помолясь Господу, броситься своей волей на меч или самому отворить себе жилы?

— Зачем, чужестранец? Мудрецы должны жить, ибо лишь великие боги решают за нас, когда нам надлежит отсюда уйти в подземное царство Аида.

Воскликнул победно:

— В таком случае я должен действовать, если Господь ещё не решил, что для меня настало время уйти! Пусть я сделаю мало для превращения скота в человека, но кому-то после меня станет полегче сделать что-то ещё, а это само по себе уже будет много, то есть больше, чем есть, хочу я сказать!

Старик же напомнил бесстрастно, должно быть давно привыкнув к бессмертию:

— Пройдут тысячи лет.

Отрезал решительно:

— Пусть проходят! В том вина не моя!

Наконец мудрец взглянул на него, взглянул, как показалось ему, испытующе:

— Я всё сказал тебе, чужестранец, что думаю об этом предмете после долгого и упорного размышления. Не ты первый слышишь меня. Не ты первый всё решаешь по-своему.

Протянул к нему руку:

— Да, я как будто решил. Но ты, мудрейший из мудрых, мне очень помог. Большое спасибо, учитель.

Ученик выдвинулся откуда-то сбоку, склонился над зелёной травой и вежливо сказал:

— Мудрейший из мудрых, нынче ты зван на свадебный пир. Тебе уже надо идти.

Хотел закричать, что как раз и не надо идти на свадебный пир, что великие боги уже готовы решить, что учитель не вернётся с этого пира живым, но старик вдруг исчез, точно с помощью волшебства ученик перенёс его куда-то с древнего камня, лежавшего у подножия мраморной статуи, и он вновь увидел себя в своём кабинете.

Глава двадцать первая

НА СЛУЖБЕ КОРОЛЮ И ОТЕЧЕСТВУ

Нагорела свеча. Колебалось красноватое пламя. Дымил чёрный шлейф над загнувшимся крючком фитилём. На прежнем месте лежала раскрытая книга. На той же странице лежала костяная закладка. Буквы, построенные в ряды умелой рукой, были готовы продолжать давний-предавний, затянувшийся спор. Он устал и не хотел продолжать, размышлял над трактатом, в котором страстно хотелось изобразить идеальное государство а также исправить ошибки мудрого грека, что научил его размышлять. Трактат писался урывками, однако просто, легко, потому что заранее было обдумано всё и всё решено.

Открыв наконец, бывая на торге, заседая в парламенте и в суде, что самый корень добра утаился от многих отуманенных алчностью, логически выводил, как поступал в своих диалогах Платон, все возможные следствия, которые при одном этом условии стали бы неизбежны. Следствия выводились точно бы сами собой: каждое новое заключение естественным образом вытекало из предыдущего, воображение тотчас подхватывало его на своё остриё, картины жизни счастливых, но пока что неведомых граждан рисовались одна за другой, повествование с удивительной стройностью продвигалось вперёд. Разумеется, не мог не взять за образец монастырь, общежитие иноков, они не владели ничем, ведь всё, что имели в стенах обители, было общим для всех, и труд, и пища, и стол. Тем не менее прямо сказал, что подобного образа жизни не существует между мирянами, и наименовал трактат свой «Нигдеей», а по-латыни «Утопией», указывая на то, что это всего лишь мечта, быть может, мечта на тысячу лет.