Читать «Ищу страну Синегорию» онлайн - страница 11

Он кричал, хохотал, хлопал друзей по могучим спинам. Только руки его вдруг показались мне очень белыми и тонкими, а сам он меньше ростом.

Майка, конечно, ничего этого не замечала. Она сновала среди людей, как пустой ткацкий челнок, — неутомимо, но бесполезно. Ее почти не заметили, а Дима ничем этого не исправил.

В комнате включили магнитофон. Старая, студенческая песня:

И узнаем мы тогда, что смело Каждый брался за большое дело, И места, в которых мы бывали, Люди в картах мира отмечали…

Магнитофону вторили хрипловатые, старательные голоса людей, которым не так уж часто приходится петь. Но мне больше бы хотелось услышать Майку. Днем она поет часто, и почти всегда эту же песню. Ничего особенного в Майкином голосе нет. Высокий, чуть дрожащий, по-детски западающий на низких нотах. И песня обычная. Но когда она ее поет, я чувствую, что Майке очень хочется, чтобы слова песни относились и к ней самой.

И места, в которых мы бывали, Люди в картах мира отмечали…

На всей земле нет пока места, где оставили бы след Майкины руки. А Дима? Что-то им, конечно, сделано. В те времена, когда с его рук еще не сошел загар. Но он беспечен, словно жить ему двести лет.

Может быть, я и не права: старых людей всегда пугает щедрость и блеск юности. Но щедрость и расточительность — разные вещи. А Дима ярок… и расточителен.

Магнитофон включали все громче, в комнате почти кричали. Перекрывая шум, Дима спрашивал:

— Здорово, ребята, верно?

И сам пытался петь. Уверенно и фальшиво. Майка пронесла на кухню «таежника». Чайник был полный, но ей никто не помог.

Я заметила, что она впервые не смотрит в глаза.

Почти все одинокие старики живут в хрупком мире воспоминаний и милых сердцу вещиц. Молодежи этот мир смешон или непонятен. Об этом нужно помнить и не сетовать на черствость молодости.

Дима и раньше ко мне заглядывал редко. Зайдет на минутку что-нибудь попросить, и сразу в комнате становится шумно и безалаберно, как на уличном перекрестке. Когда начались большие и малые «ералаши», перестал заходить вовсе. Некогда стало. А может, просто те вещи, что еще остались после всех его набегов, не интересовали его.

Майка почти не бывала у меня. Кажется, побаивалась немного — не знаю почему. Но однажды, когда за стеной магнитофон снова и снова повторял убитые слова «Глобуса», она без стука открыла дверь и молча села в уголке. Лицо — как натянутая струна.

Я знала: это должно было прийти. Ведь до сих пор Майка жила, как жеребенок на весеннем лугу детства. Замужество показалось лишь новой увлекательной игрой.

И вдруг детство кончилось. Нет больше весенних лугов. Все утонуло в предрассветном тумане наступающей молодости, и кто укажет, какими путями идти по неизведанной земле?

Я хотела заговорить с ней, но Майка качнула головой, встала и ушла.

Снова и снова та же песня… Ужасная вещь — магнитофон. Его голос недоступен времени. Певец может охрипнуть, сотрется патефонная пластинка, и только бегучая, как струйка, лента останется неизменной и так же — будет звучать записанная на ней песня.