Читать «Итоги № 28 (2013)» онлайн - страница 91

— Есть, но она очень краткосрочная. Может, это звучит банально, но мой девиз — делай, что должен, и будь что будет. От везения в игре тоже немало зависит. Это уже что-то с высшей силой связано, а может, просто такой русский фатализм. Может, потому, что у меня никогда не было зацикленности на результат, я всегда играю достаточно спокойно. Когда понимаю, что сделал все, что мог, сильно не расстраиваюсь, даже если проиграл.

— Видимо, поэтому Каспаров и называл ваш стиль игры прагматичным, стойким. А как бы вы определили свой стиль?

— Он так сказал, когда проиграл мне, у него тогда бурлили сильные эмоции. До этого он всегда восторженно отзывался о моей игре. По-моему, каждый игрок прагматичен, потому что использует в игре свои сильные стороны. Мой стиль довольно сложно определить. Шахматы — это же творчество, как живопись и музыка. Можно ли однозначно определить стиль художника или музыканта? Почерк — да, виден, но и он может меняться с годами, а стиль… Я больше тяготею к позиционной игре, стратегической, а не к тактической. И у меня это с детства. Каспаров по стилю блестящий тактик, он играет агрессивно, силен в атаке. Но он так играет не потому, что лишь хочет порадовать зрителей, а из того же прагматизма, потому что хочет выиграть. Моя сила — в позиционной игре, в неторопливом переигрывании соперника.

— Кто вас вырастил как шахматиста?

— Самую первую книгу по шахматам, которую я прочитал, написал Анатолий Карпов — он тогда был чемпионом мира, гремел по всей стране. У нас в Туапсе в книжном магазине по шахматам ничего, кроме его книги, не продавалось. Отец мне ее купил. Потом я был в школе Ботвинника — Каспарова. Наверное, мой стиль — что-то среднее между Карповым и Каспаровым, понемногу есть от обоих. В общем, микс получился.

— Правда, что вы бегали на улицу играть со взрослыми в шахматы?

— Да, в парке играл изредка. У нас в Туапсе и климат к этому располагает — тепло, море. Но я быстро перерос этот уровень, мне такие игры были уже неинтересны. А когда исполнилось 18 лет, пришлось переехать в Москву, потому что из Туапсе постоянно ездить по турнирам непросто, ближайший аэропорт в четырех часах езды, зимой из-за туманов часто отменялись рейсы.

— Почему не окончили вуз?

— Я его даже не начинал. К окончанию школы я уже входил в сборную страны и в топ-10 в мире. Совмещать шахматы на таком уровне с учебой в вузе невозможно. Для галочки можно было поступить, но я все равно не смог бы нормально учиться. Оканчивать вуз просто ради диплома неинтересно, а образование, которое я мог бы получить, например, в институте физкультуры, у меня, по сути, и так есть.

— Возраст влияет на качество игры?

— Влияет. Сейчас у меня качество игры совсем не хуже, чем раньше, но с годами чуть ухудшается быстродействие. По-моему, это чистая физиология, какие-то вещи с возрастом теряются безвозвратно. Но наука о мозге пока находится, на мой взгляд, на первобытном уровне, и регулировать эти процессы со стороны невозможно. Появляется проблема восстановления после игры — сейчас мне нужно на это больше времени, тем более что есть семья, дети, которые требуют внимания и времени. Например, мы играем девять дней подряд, девять партий: чтобы компенсировать разницу в возрасте с большинством моих конкурентов, мне надо больше работать, быть более профессиональным в питании, в физических нагрузках. Это раньше, когда были другие скорости, не было компьютеров и можно было отложить партию на следующий день, тогда шахматисты играли до солидного возраста — Марк Тайманов, Михаил Ботвинник, Виктор Корчной. Сейчас все решается в один присест, и партия может длиться семь часов.