Читать «История тела Том 1 (От Ренессанса до эпохи Просвещения)» онлайн - страница 53

Официально презираемое, постоянно скрываемое и все время возрождающееся, частное тело индивидов прославляется, лишь когда оно объединяется с другими телами и становится тем самым частью «подлинного» тела: корпорации (corporation), сообщества жителей, Церкви, которая есть тело Христово и первое из трех сословий государства. В мире, пропитанном христианским милосердием, для всех (почти для всех) тело является лишь временным обиталищем бессмертной души. С постыдными половыми признаками, вечно кишащее паразитами, подверженное разложению и порабощающее бессмертную душу, тело может — в лучшем случае — быть инструментом на службе Спасения, неважно, индивидуального или коллективного. Однако тело будет воскрешено, ибо оно также является образом Божьим, испытанным им самим в его человеческой жизни, поэтому это тело необходимо щадить, имея в виду его высшее предназначение. Кроме того, как было хорошо показано, когда речь идет о больном или мистике, все движения тела были предвестниками опасности или обещаниями, божественными предостережениями и средствами обретения святости. Это язык, на котором необходимо читать самому и заставлять читать других, хотя его коды кажутся сейчас весьма странными, поскольку смешивают или противопоставляют внутреннюю религиозность и телесную выразительность.

Один писарь родом из Руэрга, человек, выполнявший различные поручения знатного лангедокского сеньора, хроникер–самоучка, был вынужден отправиться в марте 1738 года в снегопад из Лиона в Тарар. Этот Пьер Прион с волнением, которое проявилось в выборе нестандартных формулировок, написал: «При спуске с этой горы все части моего тела были почти полностью заморожены, я считаю чудом, что мне удалось спастись». Впрочем, когда следующим летом он едва не был задушен толпой на Новом мосту в Париже, опять именно лексика, заимствованная из духовной сферы, позволяет ему выразить свои страдания: «в этом случае я весьма обрадовался тому, что пострадала лишь плоть, а жизнь моя была спасена». Луи Симон, сельский ткач, подводивший в 1809 году итоги жизни, для того чтобы вскрыть глубину — совершенно светскую — любовных страданий юности, также скажет: «Мне было не более смешно, чем проклятой душе…» и затем еще упомянет, что «истерзанный тоской, однажды я хватил кулаком по своему станку». Мы видим здесь обострение чувств, которое использует чуждый нам язык жестов и идеологий. Эти формы волнений/чаяний физико–духовного порядка свойственны телам, отмеченным печатью христианской веры. Автобиографии католических святых дают еще более волнующие примеры.