Читать «История русской революции. Том 2(2). Октябрьская революция» онлайн - страница 7

Беднота требует сжечь усадьбу, не оставлять камня на камне. Бедноты больше. В ту же ночь море огня охватило имения всей волости. Было сожжено все, что поддавалось пламени, даже опытное поле, вырезан племенной скот, "пьянствовали до безумия". Огонь перекидывается из волости в волость. Лапотное воинство не ограничивается уже патриархальными вилами и косами. Губернский комиссар телеграфирует: "Крестьяне и неизвестные лица, вооруженные револьверами и ручными гранатами, громят имения в Раненбургском и Ряжском уездах". Высокую технику в крестьянское восстание внесла война. Союз собственников доносит, что за три дня сожжено 24 имения. "Местные власти бессильны восстановить порядок". С запозданием прибыл отряд, посланный командующим войсками, введено военное положение, запрещены собрания, идут аресты зачинщиков. Овраги завалены помещичьим добром, реки поглощают немало награбленного.

Пензенский крестьянин Бегишев рассказывает: "В сентябре все поехали громить Логвина (его громили еще в 1905 году). К имению и от него тянулась вереница упряжек, сотни мужиков и баб стали угонять и увозить скот, хлеб и пр. Вытребованный Земской управой отряд пытался отбить кое-что из захваченного, но баб и мужиков собралось к волости около 500 человек, и отряд разъехался". Солдаты, очевидно, совсем не рвались восстанавливать попранные помещичьи права.

Начиная с последних чисел сентября, в Таврической губернии, по воспоминаниям крестьянина Гапоненко, "крестьяне стали громить экономии, разгонять заведывающих, забирать хлеб из амбаров, рабочий скот, мертвый инвентарь… Даже ставни с окон, двери с построек, полы из комнат и крыши цинковые срывались и забирались". "Сперва приходили только пешком, брали и носили, — рассказывает минский крестьянин Грунько, — а потом уже позапрягали коней, кто имел, и целыми обозами возили. Не было розмина… Так возили и носили, как начали с 12 часов дня, двое суток днем и ночью без перебива. За эти двое суток очистили все". Захват имущества, по словам московского крестьянина Кузьмичева, оправдывали так: "Помещик был наш, мы ему работали, и достояние, бывшее у него, нам одним должно достаться". Некогда дворянин говорил крепостным: "Вы — мои, и все ваше — мое". Теперь крестьяне откликнулись: "Барин наш, и все добро наше".

"В некоторых местах стали тревожить помещиков по ночам, — вспоминает другой минский крестьянин Новиков. — Все чаще стали гореть помещичьи усадьбы". Дошла очередь до имения великого князя Николая Николаевича, бывшего верховного главнокомандующего. "Когда забрали все то, что можно было забрать, то принялись ломать печи и выбирать вьюшки, вынимать полы и доски и все это таскать домой…" За этими разрушительными действиями стоял многовековой, тысячелетний расчет всех крестьянских войн: срыть до основания укрепленные позиции врага, не оставить место, где он мог бы преклонить голову. "Более благоразумные, — вспоминает курский крестьянин Цыганков, — говорили: "Не нужно уничтожать постройки, они нам будут нужны… для школ и больниц", но большинство было таких, которые кричали, что нужно все уничтожить, чтобы негде было укрываться на случай чего нашим врагам…" "Крестьяне захватывали все помещичье имущество, — рассказывает орловский крестьянин Савченко, — выгоняли помещиков из имений, выламывали в домах помещиков окна, двери, полы, потолки… Солдаты говорили, что если разорять волчиные гнезда, то нужно и волков подавить. Через такие угрозы главные и крупные помещики поскрывались, поэтому убийств помещиков не было".