Читать «ИРАКЛИИ АНДРОНИКОВ» онлайн - страница 2

в консерваторию не ходил. А находился при должности: выписывал гонорарные

ведомости, читал корректуры, беседовал с авторами, которым следовало вернуть

иепошедшую рукопись. Но по вечерам был свободен, предоставлен самому себе и

изображал любовь к музыке всеми доступными мне средствами.

А тем временем, совершенно от меня независимо (потому что я к этому не

готовился), так получалось, что, бывая в гостях, я передавал свои

впечатления о людях не только в третьем, но и в первом лице. Уже произносил

от их лица целые монологи. Уже принимал на себя их образы. Подражал их

голосам, жестам, мимике, походке, артикуляции. Уже аклады–вал в их уста

речи, каких они никогда, может быть, не произносили, но могли бы произнести.

И стремился к тому, чтобы эти речи передавали их характеры и манеры лучше,

чем те, которые они произносили в действительности. Поэтому, когда заходила

речь обо мне, говорили: "Это тот, который "изображает"..."

И вот однажды, едучн в один музыкальный дом, где должны были на двух

роялях играть какую–то новую симфонию, я повстречался в трамвае с изнест–ным

всему Ленинграду Иваном Ивановичем Соллер–тинским. Это был талантливейший, в

ту пору совсем молодой ученый–музыковед, критик, публицист, выдающийся

филолог, театровед, историк и теоретик балета, блистательный лектор, человек

феноменальный по образованности, по уму, острословию, памяти – профессор

консерватории, преподававший, кроме того, и в Театральном институте, и в

Хореографическом училище, и в Институте истории искусств, где, между прочим,

на словесном отделении он читал курсы логики и психологии, а другое

отделение посещал как студент. А получая положенную ему преподавательскую

зарплату, в финансовой ведомости расписывался иногда как бы ошибкою

по–японски, по–арабски или по–гречески: невинная шутка человека, знавшего

двадцать шесть иностранных языков и сто диалектов!

Память у него была просто непостижимая. Если перед ним открывали книгу,

которой он никогда до этого не читал и даже видеть не мог,– он, мельком

взглянув на страницы, бегло перелистав их, возвращал, говоря: "Проверь". И

какую бы страницу ему ни назвали, – произносил наизусть! Ну, если и ошибался

порою, то в мелочах. Не удивительно, что он любил викторины, нз которых

всегда выходил победителем.

– Напомни, пожалуйста, – говорил он с быстротой пулемета голосом

несколько хрипловатым и ломким, преувеличенно четко артикулируя,– напомни,

если тебе нетрудно, что напечатано внизу двести двенадцатой страницы второго

тома собрания сочинений Николая Васильевича Гоголя и последнем издании

ОГИЗа?

– Ты что, смеешься, Иван Иванович? – отвечали ему.– Кто может с тобой

тягаться? Впрочем, сомнительно, чтобы ты сам знал наизусть страницы во всех

томах Гоголя. Двести двенадцатую во втором томе ты, может быть, помнишь. Но

уж в третьем томе двести двенадцатую тоже, наверно, не назовешь?!

– Прости меня! – выпалявал Иван Иванович. – Одну минуту... Как раз!..