Читать «Инь vs Янь. Книга 2.» онлайн - страница 44

Галина Чередий

8.

Рамзин.

Я расслабляюсь и прикрываю глаза, позволяя своему телу обманчиво бессильно повиснуть в оковах, и наблюдаю сквозь ресницы, как огромная камера становится тесной от прибывающих членов Совета и братьев, их сопровождающих. Громкие голоса, запахи чадящих факелов и их яркий после длительной тьмы свет отзывается болью в моей голове, от которой мутит все больше. Истощение физическое и психическое дает о себе знать навязчивым звоном в черепе и тупой пульсацией в каждой клетке уставшего организма. Но меня беспокоит не столько физическая слабость, а то, что сознание мутится и становиться слегка нечетким.

— Я не понимаю, какая необходимость все нам спускаться сюда! — режет слух громкий возмущенный голос брата Федерико, одного из членов Совета и близкого друга отца. — Нам и раньше случалось разбирать проступки братьев. Но тогда мы это без проблем делали наверху, в главном зале, а не набивались как проклятые селедки в душную нору под землей.

— Данный случай отличается от прежних, брат! — отзывается Роман и изображает на лице притворную печаль. — Брат Игорь совершил поистине тяжкий проступок.

— Да неужто? — не снижает громкости Федерико. — Настолько тяжкий, что мальчика нужно держать закованным и распятым на стене? Разве его вина уже доказана, и приговор вынесен Советом, чтобы подвергать его такому?

Еще двое членов Совета поддерживают Федерико, и все взгляды обращаются в сторону моего отца, игнорируя Романа. Лицо того искажается на долю секунды, становясь маской чистейшей ненависти, но он быстро берет себя в руки.

— Брат Игорь осмелился угрожать физической расправой своим братьям и отказывался подчиняться требованиям Главы, — вякает он ставшим выше голосом, выдавая свое раздражение.

Но никто так и не поворачивается к нему.

— Антон? — Федерико один из немногих, кто осмеливается обращаться к отцу по имени, и тот ему позволяет эту вольность.

Все в камере напряженно смотрят на Главу, и я отчетливо вижу его вечно бесстрастное лицо. Он смотрит прямо на меня, но в его глазах ничего не прочесть, и только выступающие желваки у его скул выдают намек на волнение или гнев.

— У брата Игоря на самом деле было некое временное помутнение рассудка, — он явно нарочно не называет меня сейчас сыном. — Но, я думаю, подобное состояние знакомо каждому из нас, не так? — наконец произносит он ничего не выражающим тоном.

Камера заполняется ропотом согласных. Да, каждому известно, как притягательна сила, и как легко затеряться в ней без остатка, утратить ориентиры. Остаться навсегда в этой упоительной тьме вседозволенности и безграничной власти. И самое ужасное, что наши драконы подвержены этому так же, как и мы — их слабые человеческие проводники, и никакая их рациональность и древняя мудрость не способны помочь бороться с этим, если все заходит слишком далеко. Только свет Дарующих — единственное, что возвращает нас и укрощает драконов. Ведет нас по тонким тропкам их природного сияния из непроглядной тьмы, в которой мы с легкостью и даже наслаждением можем утонуть навсегда. И все знают, хоть и не часто упоминают это вслух, что были в истории Ордена случаи, когда даже Дарующим не удавалось привести некоторых братьев и их драконов назад. И это было поистине ужасно. Драконы обращались в первобытных, одержимых жаждой разрушения зверей, полностью погружая в это безумие и своих проводников. И тот ущерб, что они приносили, был несоизмеримо больше, чем тот, что приносили случайные или намеренные прорывы. Это были катастрофы, способные сотрясти само мироустройство. И тогда наступали скорбные дни Охоты. Я слишком молод и, конечно, не застал ни одной из них. Но даже боюсь представить, что должны чувствовать братья, выслеживая и обрекая на вечные муки одного из своих. Ведь уничтожать их нельзя. Мы не знаем способа убить рехнувшегося дракона, а убийство проводника приведет только к тому, что дракон найдет себе новое человеческое пристанище.