Читать «Иллюзия вторая» онлайн - страница 7
Игорь Викторович Григорьян
Изумление от быстроты всего произошедшего, уже с изрядной долей уныния от осознания того, что мой корабль требовал ремонта и, возможно, даже капитального, сами собой добавились к общей картине маслом и только сейчас я услышал эхо, гуляющее в моей голове.
— Стооооой—ой—ой! — наконец-то отзвучало эхо знакомым голосом и замолкло.
— Хрусь, — в тот же момент ответила голосу нога и поспешила отключиться от внешнего, чтобы не заразить своей болью весь остальной организм, который эту боль тут же перестал ощущать.
— Наверное, шок, — видимо, разговаривая с болью, вслух сказал я, а голос внутри моей головы тут же согласился:
— Конечно, шок! Так растянуться! Тебе не помешала бы таблетка анальгина. А лучше — ампула.
— Анальгин? Зачем? — я отвечал своему невидимому собеседнику мысленно, но радость уже заполняла меня целиком…
Я узнал бы этот голос из миллионов других голосов.
— Твоя нога не сможет долгое время удержать боль внутри и должна будет выпустить её наружу. Вот тогда ты её и почувствуешь. Анальгин помог бы тебе сохранить ясность мышления, чтобы не отвлекаться на боль.
— Ты думаешь что сейчас мне прежде всего необходим ясный и незатуманенный болью ум?
— Конечно. Ясный и незамутнённый болью ум необходим всегда! Ведь по какой-то причине ты вышел из дома, ведь так? А путешествовать, пусть и с выдающимся, но перегруженным болью мозгом — не самое приятное из существующих занятий, даже если твоё путешествие обещает быть совсем недолгим.
— Ты прав… — все внутри меня ликовало, и несмотря на сломанную ногу, я был полон радости и счастья — полон как стакан, в котором вода держится только за счёт поверхностного натяжения самой жидкости, выпирая из этого стакана и колышась в такт малейшему к нему прикосновению, — ты прав, прав, тысячу раз прав…
Я так боялся расплескать эту воду и в тот момент более всего на свете хотел сохранить эту радость в себе.
Некоторое время, продолжая лежать неподвижно на прохладном бетоне, я с интересом наблюдал за своей конечностью, которая увеличивалась прямо на глазах.
Бетон был холоден и тверд. Холоден так, как бывает холодна лишь затхлая погребная сырость, когда ты быстро спускаешься в глубокий подвал за банкой соленых огурцов, и тверд, как эта самая банка.
Последний лестничный пролет, отделявший меня от солнечного и живого дня стал моим погребом, стал моей добровольной, и надеюсь, недолгой тюрьмой на пути к моему же счастью, а я сам на мгновение превратился в солёный огурец, потому что, как и огурец — я был мягкий и живой, а бетонный пол — как стеклянная банка — был твёрдый и искусственный, если хотите — был мёртвый. И чувствовал я себя именно так, как и должен был себя чувствовать солёный огурец в закрытой банке — тюремно, закрыто, замурованно. Ведь огурцу, для того чтобы покинуть банку, а мне, чтобы покинуть подъезд, была необходима всего лишь помощь чьей-то руки. Помощь простой человеческой руки. Однако, руки, находящейся внутри банки не было, как не было и руки, способной достать меня из моего каменного заточения.