Читать «Избранные произведения: Рассказы» онлайн - страница 18

Абдельхамид Бенхедуга

— Нет, не боимся.

— Так почему же мы сидим здесь и не выходим?

— Подождем, пока наступит день.

— А как же мы догадаемся, что наступил день, среди этой тьмы? Если бы мы вышли, я мог бы узнать, сколько еще осталось до рассвета и какой завтра будет день.

— Мы и здесь можем узнать, сколько осталось до утра.

— Как это?

— Вот по этим часам.

— И по ним ты можешь различить день и ночь?

— Они специально для этого и придуманы.

— А кто их смастерил?

— Человек.

— И ты им доверяешь?

— Они не обманывают.

— А кто докажет, что они правы?

— Вот эти стрелки.

— Может, они правдивее языка того, кто их сделал?

— Я же сказал тебе: они не обманывают.

— И они точнее звезд?

— Не знаю.

— Конечно же, нет. И поэтому здесь нам будет казаться, что все еще ночь, хотя на самом деле уже наступит день.

— А кто сказал тебе, что они лгут?

— Достаточно того, что их сделал человек… Ты думаешь, я глупее этой машины? Ты можешь вертеть этим гвоздиком направо и налево, и стрелки будут крутиться в таком же направлении, так можно замедлить или ускорить время, но, как бы ты ни был силен, ты никогда не сможешь ускорить или замедлить движение звезд или изменить их путь…

Каждый раз, когда командир беседовал с этим человеком из Сахары, он рано или поздно заходил в тупик и все же находил в словах сахарца большую занимательность и прелесть — тот словно «пережевывал» фразы, одни звуки растягивал, другие удваивал, и все это придавало его речи приятный оттенок и безмятежность, особую красоту. Слова его были полны мудрой простоты, а логика его суждений была наивна и бесхитростна.

— Мне совсем непонятно, почему мы не можем выйти сейчас и ждем, когда наступит день. Даже если этот день и наступит, я никогда не забуду эту злополучную ночь и все равно не пойму, почему нужно было сидеть здесь, среди этих стен, всю ночь напролет.

— Все сейчас сидят по своим домам или в домах вроде этого, а кто выходит, того убивают.

— Почему?

— Потому что выходить ночью и разгуливать по улицам запрещается.

— Почему?

— Потому что мы на войне.

— А если мы на войне, то почему же ты не даешь мне убить того, кто весь вечер топчет трупы мертвых своими ужасными сапогами?

— Потому что нам дали приказ не открывать огня.

— А ты говоришь, что мы на войне!

— Конечно. Ведь, если нам дали приказ не открывать огня, это не значит, что война уже кончилась.

— Я никогда не пойму, что ты говоришь. Разве война — это не бой?

— Нет. Бой — это только часть войны.

— Значит, то, что мы сидим и ждем среди этого мрака и стен, тоже война?

— Это — ожидание нового боя, а ждать — это приказ во время войны.

— Не могу я понять всех этих слов и всех этих разделений войны. Я знаю только, что там — враги, а мы пришли, чтобы воевать с ними и прогнать их из нашей страны, они все еще здесь, а мы — на войне и должны сражаться с ними до тех пор, пока не уничтожим их всех до последнего или не прогоним. Победим или умрем. Но если мы будем сидеть вот так, сложа руки, то не сумеем сразиться с ними и изгнать их. Я не могу понять этого приказа. Прошу тебя, ты же теперь меня знаешь, мы стали друзьями, позволь мне вернуться на юг, а когда снова начнется бой, я вернусь.