Читать «Избранник Ворона (Черный ворон - 4)» онлайн - страница 16

- Ознакомился я с историей юного Будденброка, Нил Романович... Недурственно; - Профессор отхлебнул кофе и бережно поставил чашечку на стол. - Картинка, скажу я вам, вполне клиническая, хотя и нетипичная. У нас в стране, знаете ли, более распространены иные проявления вырождения. Куда менее... обаятельные. Не та преемственность, не та культура. Насколько же своеобразным должен быть жизненный опыт у советского девятилетнего мальчика, чтобы он избрал себе такого героя...

- Своеобразия хватало, - согласился Нил. - Правда, тогда еще я это не вполне понимал - не с чем было сравнивать.

- Вот об этом, пожалуй, и поговорим.

- О своеобразии или об отсутствии материала для сравнений?

- И о том, и о другом. Каким вы были ребенком, как воспринимали родителей, близких, мир?

- Далекое ретро? - Нил усмехнулся.

- Не такое уж далекое. Вам ведь двадцать пять?

- Двадцать шесть.

- Ну, чтобы вам не обидно было, пусть будет - среднее ретро.

VII

(Ленинград, 1960-1961)

- К четырем годам Нилушка прекрасно понимал, что такое "папа". Папа это была большая и тяжелая малахитовая рамка, стоящая на крышке бабушкиного "Шредера" рядом с белыми головками, одна из которых называлась Бетховен, а вторая - Чайковский. Из рамки выглядывал какой-то черно-белый дядя с аккуратно зачесанными редкими волосами и длинными, подкрученными усами. Дядя смотрел сердито, Нилушка боялся его и не понимал, зачем в такой красивой папе живет Бармалей. Про Бармалея ему читала бабушка, маме было вечно некогда, она приходила поздно, мимоходом чмокала в щечку засыпающего Нилушку и тайком от бабушки - зубки были уже почищены! - совала ему конфетку в яркой шуршащей обертке.

- На работе дали? - спрашивал он сквозь дрему.

- На работе, - рассеянно соглашалась мама.

- Значит, ты хорошо работала, - резюмировал он и проваливался в сон.

В доме было много вещей, которые хотелось потрогать руками, много кисточек, которые так хотелось потрепать, - на бархатных красных портьерах, на скатерти, па абажурах, низко нависающих над столом в гостиной, над маминой кроватью в спальне, над роялем в комнате, где жили бабушка с бабуленькой. А еще там был сундук - тяжелый кованый сундук, покрытый ковром. Как-то, когда бабуленька лежала в больнице, а бабушка пошла ее навестить, взяв с него честное слово, что он будет вести себя хорошо и никуда не отлучаться от стопочки книжек-складышей - из них можно было строить домики, а можно было и просто разглядывать в них картинки, - он не утерпел, пробрался в бабушкину комнату, пыхтя, стащил с сундука ковер, поднатужился, поднял тяжелую крышку... Среди старых, пожелтевших нот и разных пыльных коробочек он отыскал совсем ветхий коричневый альбом с фотографиями. Незнакомые, странно одетые дяди и тети, дети в длинных платьицах с кружевными подолами, в маленьких мундирчиках... Больше всего было одного дяди - толстого, важного, со стеклышком в глазу, с узенькими белыми бакенбардами. На многих фотографиях дядя этот был в блестящей высокой шляпе и смешном пиджаке, коротком спереди и очень длинном сзади, так что получалось что-то вроде хвостика. Дядя стоял на сцене, как мама в опере, в руках у него были то тросточка, то зонтик, то небольшая грифельная доска, вроде той, что бабушка подарила ему на день рождения. К тому же в сундуке отыскался хрупкий и пожелтевший лист бумаги с портретом того же дяди и четкими большими буквами, среди которых он узнал самую большую "В".