Читать «Из того ли то из города...» онлайн - страница 72

Сергей Николаевич Тимофеев

— А ну-ка, полезай в домовину. — Это он Илье.

— Зачем еще? — удивился тот.

— Полезай, полезай, не бойся. Я, ежели что, ее по щепочкам разнесу. Засаду устроим. Ты вовнутрях будешь, а я тут снаружи прилягу, будто неживой. Как кто явится, знак подам. Нельзя же вот так просто, взять, и уехать, не разобравшись.

— На обратном пути глянем, — пытался урезонить его Илья. — А то, может, не тот явится, кого ждем… Ну, может, он не живой, хозяин домовины-то…

Но Святогора было не остановить.

— Нешто это видано, чтобы не живые по свету белому шастали? Это детишек неразумных пугают, да и те не очень-то боятся. Нет уж, коли умер, так умер. Полезай, говорю. С час покараулим. Не заявится никто, дальше подадимся. Как и говоришь, на обратном пути глянем.

Очень не хотелось Илье в домовину ложиться. Не то, чтобы боязно, а все ж таки не по себе. Вот ведь незадача, попала вожжа Святогору под эту самую… под кольчугу. Ладно, час полежать, это не на веки вечные.

Улегся Илья, Святогор крышкой накрыл, повозил, прилаживая.

— Ну что, удобно тебе? — спрашивает. — Дышится?

— Удобно, — буркнул Илья. — Ты давай тоже, в засаду…

Снаружи громыхнуло; должно быть, Святогор, изображая неживого, грохнулся, как стоял. И затих.

Лежит Илья, прислушивается. Скучно. Не поймешь, сколько и времени прошло, скоро ли вылезать. Потихоньку лаять себя начал, что поддался Святогору. Ребячество учинили, ровно дети малые. Как вдруг…

Показалось Илье, будто разверзлось у него под спиной, будто проваливается куда-то. Захолонуло сердце, вскинул руки, чтобы крышку сбить, — ан не руки у него, крылья. И не в домовине он более, в небе синем. Высоко-высоко. Среди стаи птичьей. И сам он вроде не человек, а птица. Радостью переполнен, волей, свободою. Парит вместе с другими к горам дальним.

Только это всего лишь показалось, что дальние. Первая придвинулась — и не заметил как. Нет вершины у горы. Вместо нее — огонь живой полыхает, во все небо. Жар нестерпимый. Некоторые птицы, что впереди летели, вспыхнули коротко, — и нет их. Остальные же — не боятся и не сворачивают, летят в огонь, ровно и не огонь это вовсе. Илья, хоть и страшно ему стало, за ними держится.

Миновали гору. Дальше летят. Не заметно, чтобы птиц меньше стало. И огня не заметно было: так, сияние какое-то вокруг, вовсе не жаркое…

Одну миновали — вот уже и вторая, ничуть не меньше первой. По склонам ее, будто смола течет. Медленно так течет, пузырями покрыта. Воздух над смолой колышется, не иначе как испарениями пропитался. Камнем падают вниз некоторые птицы, остальные же — не боятся и не сворачивают, прямо путь держат. Страшно Илье, а не отстает.

И эту миновали. Третья надвигается, тоже как смолой текучей покрытая. Пригляделся Илья — нет, не смолой, змеями. Такими огромными, что и сказать нельзя. Поднимают вверх головы, шипят так, что уши закладывает. Замирают крылья распластанные у некоторых птиц, так и летят вниз, распластанные, навстречу пастям разверстым. Остальные же — не боятся и не сворачивают, машут себе крыльями.

Позади остались горы. Впереди — синь моря-океана, только вдалеке, на самом горизонте, темнеется что-то. Думал, далече лететь, ан нет, совсем скоро хорошо видно стало. Остров стоит посреди безграничной водной глади. Камень огромный на острове том, белый-белый. Два потока из-под него выбиваются и в море текут. Один светлый-пресветлый, другой — чернее черного. Не видел таких камней прежде, однако ж безошибочно знает — Алатырем камень тот в народе кличут. Настолько большой, что и сказать нельзя. Только рядом с тем деревом, возле корней которого приспособился, почти не заметен. Вознесло дерево то крону свою пышную на высоту недостижимую, раскинулась крона во все стороны не иначе как на полмира. Справа средь листвы на дереве том один дворец золотом сияет, прекраснее которого в целом свете не сыщешь, коли влево не посмотреть. Там такой же прекрасный, но серебряный. И какой из них лучше — сказать невозможно. Пока на один смотришь, — он лучший, а стоит взгляд перевести, — да нет же, этот!.. Ближе подлетают, уже и иных птиц, на ветвях сидящих, разглядеть можно. Думал прежде, сказки народ сказывает, на потеху, а оказалось… Вон она, Гамаюн-птица, а вон — Сирин. И Алконост, и Стратим, и еще какие-то, чьих прозваний не ведает.