Читать «Идентичность: юность и кризис» онлайн - страница 201

Эрик Эриксон

300

бушек, стоящих во главе семей, - они одобрительно относятся к тому, что дочери, живущие с ними до тех пор, пока не перестают рожать, оставляют своих детей на них. Таким образом, материнство стало общественным делом, и там, где с точки зрения религии отсутствуют или почти отсутствуют моральные устои, а с точки зрения случайного наблюдателя нет или почти нет традиции, матери и бабушки вынуждены были взять на себя роли отцов и дедушек: только они оказывали непрерывное влияние, формирующее изменчивые, все время создаваемые заново правила материальной ответственности мужчин-отцов. Они следили за соблюдением запрета на инцест. Главное, как мне кажется, - то, что только они после порабощения мужчин обладали сознанием того, что ребенок представляет собой ценность независимо от того, кто его родители.

Хорошо известно, как много маленькие белые джентльмены получали от щедрой любви растивших их нянек: негритянок и креолок. Их необыкновенная заботливость принижается расистами, считающими ее проявлением африканской чувственности. Многие белые, разочарованные стилем жизни европейских женщин, превозносят эту заботливость как проявление истинной женственности. Но можно усматривать в этом акценте на материнстве ("материализме") великое отражение человеческой приспособляемости, приведшее к формированию в Карибском ареале позитивной материнской идентичности и негативной - мужской. Ведь то, что рождение ребенка само по себе уже представляло собой ценность и было связано с идентичностью, несомненно, ослабляло экономические устремления мужчин.

Хочу привести здесь один исторический пример, связанный с именем освободителя Южной Америки Симона Боливара. Родился он в приморском районе Венесуэлы. Когда в 1927 г. Боливар с триумфом вошел в Каракас, он узнал в толпе негритянку Иполиту, свою бывшую кормилицу. Он слез с коня и "бросился в объятия плачущей от радости негритянки". За два года до этого он писал сестре в том роде, что, мол, прилагаю письмо своей матери Иполите, давай ей все, что ей нужно, и обращайся с ней как с моей матерью; она вскормила меня своим молоком, и у меня нет другого отца, кроме нее. Каковы бы ни были личные мотивы экспансивной любви Боливара к Иполите (в возрасте девяти лет он потерял мать), важ-