Читать «Идейные споры Л. Н. Толстого и Н. Н. Страхова» онлайн - страница 6

Толстой вдруг сказал: «Не надо» (его «неделание»), «назад», «углубимся в себя»… Да, «Долоховым» и отчасти «Нехлюдовым» (его «Юность» и «Воскресенье») — следовало «на себя оглянуться». Но что же было «на себя оглянуться». Страхову, который жил нищим, как студент, и что было «оглядываться на себя студентам и курсисткам с „уроками“? — „Но вы выпиваете лишнюю кружку пива 12 января, в Татьянин день“ (Толстой об университетском празднике). Нельзя не заметить, что во всей этой проповеди утонул „комар фарисеев“: „Вы отцеживаете комара и поглощаете верблюда“.

5 февраля 1892 года Страхов пишет Толстому:

„Вопрос об искусстве и науке не выходит у меня из головы. Вы, Лев Николаевич, по натуре больше новатор, а я по натуре больше консерватор. Буду защищать искусство и науку из всех сил против вас, Соловьева и против Николая Федоровича (Федоров — библиотекарь-философ в Москве). Эта область — мне сродная, область мысли, а не дела; никто из вас, стремящихся к деятельности, не может понять, какое различие между деятельностью и совершенным отсутствием позывов к ней, чистым созерцанием. Тут у меня весь центр тяжести“.

Что же, в самом деле, было делать в „толстовских колониях“, если — кроме песенки и гармонии, — отказаться еще и от мысли, от науки, философии?

III

Я не позволил бы себе утомлять внимание читателей идейными спорами Толстого и Страхова, если бы споры эти характеризовали только переписывающихся лиц и имели отношение лишь к ним самим. Нет, эта сторона вовсе не важна. Но Толстому и Страхову пришлось коснуться самых центральных, самых стержневых частей русского исторического развития, да даже и устроения цивилизации вообще, и слова, ими произнесенные, имеют величайший интерес и значение для нашего понимания теперь, для моего читателя сейчас. И, читая пожелтевшие старые письма их, читатель пробегает «самую интересную новость сегодня». Она его наставит, она ему укажет путь.

«Все это движение, — пишет Страхов Толстому от 31 марта 1882 г. о русском умственном развитии и о западном умственном и политическом движении, коего олицетворителем можно, например, назвать Герцена или журналистику 60-х годов, — это движение, которое наполняет собою последний период истории, — либеральное, революционное, социалистическое, нигилистическое, — всегда имело в моих глазах отрицательный характер, и, отрицая его, — я отрицал отрицание. Часто я задумывался над этим и был изумлен, видя, что свобода, равенство, эти идолы многих, эти знамена битв и революций, в сущности, не содержат в себе ни малейшей привлекательности, никакого положительного содержания, которое могло бы дать им настоящую цену, сделать положительными целями. Начиная с Реформации и раньше, и до последнего времени все, что „люди делают, не есть только вздор“, как выражаетесь вы, а есть постепенное разрушение некоторых положительных форм, сложившихся в средние века. Четыре столетия идет это расшатывание и должно кончиться полным падением. Все эти четыре века положительного ничего не явилось, да и теперь нет нигде в целой Европе. Самое новое — в Америке, и состоит в том, что голоса продаются, места покупаются и т. п. Общество держится старыми элементами, остатками веры, патриотизма, нравственности, мало-помалу теряющими свои основания. Но так как эти начала были воспитаны христианством до неслыханной силы, то человечество неизгладимо носит их в себе, и их еще долго хватит для его поддержания. Но живет оно не ими, а против них или помимо их. Все новые принципы — прямое признание мирской земной жизни, и вот отчего так пышно нынче развилась жизнь. Есть простор для всего, для каждого рода деятельности, и для науки и искусства, и для служения Марсу, Венере и Меркурию».