Читать «Игра со смертью» онлайн - страница 15

— Как понять, что ваш народ не отошел от утраты? Война ведь была четыреста лет назад. Вот тебе сколько сейчас лет?

Я обратил внимание, что у Тарина на Земле, что у всех местных, я не видел возраст.

— Мне сто двадцать три года всего. А про утрату, так там мой родной брат погиб. Старший. Средняя сестра. Я последний в семье.

— Это ж по сколько лет вы живете?

Сиэль, как-то странно посмотрел на меня, замерев в замахе, вопрос я задал из-за его бара жизни 960/1000, у встреченных людей он был меньше.

— Знаешь, ты какой-то странный. Даже очень. Все знают, сколько живут эльфы и гномы, и вы люди. Зачем это спрашивать?

— Погоди, тут еще вопрос назрел, сколько ваши женщины ходят беременными?

Эльф густо покраснел, смущаясь.

— Да почти год, все три раза.

Опа. Картина начала вырисовываться в голове.

— То есть, женщины-эльфийки могут родить только троих детей?

— Почему только эльфийки? Все женщины могут родить только троих.

Парень настолько засмущался, что начал лупить по жиле в два раза быстрее. И кстати одна единица прочности у него слетала примерно за четыре удара, и в основном бил он медленно, на удар по несколько секунд тратил, бывало, что даже по десять, хотя, наверное, экономил силы.

А вот почему тут все так похоже на средневековье, теперь понятно. За счет большой продолжительности жизненного пути индивидуумов, эволюция двигается очень медленно. Но ведь за такую длинную жизнь, они должны развиваться до уровня гениев. Хотя должны ли?

Когда мы бегали мальчишками, у нас в соседнем дворе жил пожилой мужичок, все его звали Пантелемон-дурачок. Мы постоянно дразнили его, за то, что он играл в нашей песочнице машинками. Тогда, нам это казалось смешно и нелепо, что взрослый дядя в синем, потрепанном пиджаке играет с нами в песочнице машинками. Но потом, повзрослев, мне стало жалко смотреть, как его тормошат местные мальчишки. Потому, что к своим тридцати годам я изменился. Поменялись жизненные ориентиры и планы, все в мире я стал воспринимать по-другому, а вот он, все также сидел в песочнице и играл в свои дряхлые машинки. Он был уже старый, плохо двигался и выходил во двор, скрючившись, и опираясь на палочку, но вот его улыбка, когда он доставал свои машинки, была та же, что и раньше. И приезжая к матери в свой старый двор, я сидел и наблюдал за ним, понимая, что время не властно над его разумом. Потом он пропал, вроде как после смерти его восьмидесятилетней мамы, за ним некому было смотреть и его закрыли в спец. учреждении.

Хотя наверное это не совсем верный пример. Человек остался в вечном детстве из-за каких-то ошибок в организме.

Другой пример, который пришел на ум. Дядя Витя из нашего подъезда. Невысокий, плотный, с широкими ладонями и короткими, но мощными пальцами. Был он по профессии крановщиком и ходил всегда с серьезным, строгим взглядом. Знал я его также с самого раннего детства и всегда восхищался его пышными усами. Когда он выходил покурить во двор, то рассказывал нам с умным видом армейские истории или байки из своей юности. Вся местная шпана всегда собиралась вокруг него и открыв рты слушали, слушали, слушали. А он, счастливо выдыхая клубы сизого дыма, наблюдал за нашими горящими глазами. Потом по мере взросления все эти байки и истории я знал наизусть, а когда вырос, сидя с ним, вновь слушая повтор какой-то истории, и наблюдая, как моя дочь бегает во дворе, я понял, что его развитие однажды прекратилось. Один и тот же цикл, работа-дом, дом-работа, во время отпуска огород, жизнь в которой ничего не происходит. В один прекрасный момент он перестал развиваться, перестал к чему-то стремиться, престал чего-то в жизни добиваться. Его конечно, нельзя сравнивать с Пантилемоном, но для себя я сделал вывод, что просто разница в их развитии всего лет двенадцать-пятнадцать. И ведь если внимательно вокруг себя посмотреть, то такие дяди Вити везде вокруг нас, люди замирают на какой-то определенной отметке и вся их последующая жизнь, это воспоминания собственного прошлого.