Среди нашей сиротской зимыпопрошу-ка я снега взаймыу седой прошлогодней метели,у вселенской её кутерьмы,чтобы снежные хлопья летели,и в метели звучали псалмы,чтобы снега большие холмыскрыли Лесбос, Стамбул и Сахару,чтоб учились на опыте мыв очертаньях турецкой чалмыясно папскую видеть тиару.Среди наших лесов и полей,пустырей, перелесков, опушек,среди бунинских тёмных аллейбудет русской душе веселейслушать треск новогодних хлопушек.Если с миром отвергнуть родство —будет новая сброшена маска…Но у нас впереди Рождество,Пост великий, Голгофа и Пасха.
Вифлеемская Звезда
1
К нам зима была жестока, мы в чужую землю шли,иногда звезда с Востока в снежной пряталась пыли.Мы метель пережидали и смотрели в небеса:там то пели, то рыдали неземные голоса.Чей-то голос с лаской женской звал забыться, отдохнуть,но Звездою Вифлеемской нас манил опасный путь.Ладан, золото и смирну мы везли Младенцу в дар…— Помоги нам, ангел мирный! — старый молвил .И посланником чудесным средь иных небесных телнад зубчатым чёрным лесом тихий ангел пролетел.Тихий ангел держит сферу, сквозь которую виднанаша жизнь, как вход в пещеру, наша смерть, как пелена.А в пещере, где лучина начинает догорать,на родившегося Сына молодая смотрит Мать.Греет ноги ей овечка, заслоняет тень креста,а в ночи горит, как свечка, Вифлеемская Звезда.
2
Ищу я из прошлого выход,я плачу и хлеба не ем… Уже растревоженный Иродотправил войска в Вифлеем. А сколько их, воинов сытых,там было, я знать не могу, не знаю я, сколько убитыхмладенцев лежало в снегу. Но слышала я, как рыдала,как громко рыдала Рахиль, и лица детей покрывалахолодная снежная пыль. Мне искру из камня не высечь.Заблудшая блеет овца. Восходит четырнадцать тысячмладенцев к престолу Отца — и каждый для вечности создани собственной кровью крещён, и этой-то светлостью звёзднойночной Вифлеем освещён.
Половецкий стан
1
В ожидании снежной пряжи и в надежде на свет в ночив эмигрантском ажиотаже улетают на юг грачи.На песок, на речные воды, на теряющий листья лессмотрит маленький царь природы с автоматом наперевес.Он родился оно, а теперь сам себе не рад.Так зачем же ему корона, и зачем ему автомат?Он стоит, как в любви признанье, перед светом чужих очей,и, быть может, его призванье — слушать осенью крик грачей?
