Читать «Золотая пуля» онлайн - страница 25

Что-то приближалось.

Роб спрятался за бронетранспортер, по борта ушедший в белизну. Он боялся прикоснуться к металлу, молнии выглядели угрожающе. Соль шкворчала на разные голоса, ее голос напоминал шаги и плач одновременно. Роб покрутил головой. Звук стал страшнее мутантов, скрип выедал душу.

Роб поймал себя на желании засунуть ствол револьвера в рот, просто так, чтобы успокоиться. Ощутить вкус ружейной стали. «Кольт» такой твердый, холодный. Возьми его. Зажми зубами. Роб ударил себя по лицу рукой с револьвером, разбил губу, вкус крови привел его в чувство. Молнии рубанули еще раз, скрип наконец-то явил себя, вышел полноценной симфонией, показал во всей красе.

И Роб увидел их.

Первой выступала старуха. Ветер колоколом раздувал ее белое платье, еще более ослепительное, чем соль вокруг. Старуха хромала. Кость пронзила ее левое бедро и торчала из плоти, как древко копья. На каждом шагу нога хрустела, трещала и скребла, это она задавала первую скрипку, это ее скрип вынимал сердце и царапал душу. От этого звука у Роба внутри все сжалось. Револьвер прилип к ладони.

У женщины не было лица. Вместо него – бугристая подсохшая рана. Лицо – темную, задубевшую маску кожи – она несла в левой ладони. Правой рукой, закинув ее на плечо, она волокла за собой дочь – на поводьях. То, что это именно дочь, Роб не сомневался. Женщины все еще походили друг на друга. Обе шитые-перешитые. Ни клочка родной кожи. Черные струпья на месте стежков. Линялые, всохшие в череп глаза, неподвижные, так что им приходилось вертеть головой, чтобы высмотреть Роба.

«Бери повыше, – подсказал внутренний голос. Роб уложил руку с «уокером» на крышу бронемашины. – Она увернется!»

Выстрел.

Пуля, вихляясь, ушла с нарезов, клюнула мать в лоб и беспомощно упала у ее ног. Старуха неловко переступила через нее.

Как такое могло случиться? Роб не понимал, но старуха двигалась исключительно плавно, хотя якорь в лице дочери сильно ее тормозил.

Дочь не могла идти сама, тащилась за матерью на поводке, как собака с перебитыми ногами, падала, и тогда старуха дергала за веревку, волочила ее по соли, оборачивалась через плечо и громко шипела. Дочь поднималась. Обе выступали на цыпочках – переломанные кости ничуть им в этом не мешали – и показывали тошнотворный балет. Собранные на живую нитку тела каждой прикрывали халаты: синий мамы и розовый дочери.

«Постой, – сказал кто-то внутри Роба. – Но ведь она была в белом платье». Тот, завороженный, лишь отмахнулся и продолжал смотреть.

Освежеванное лицо женщины стало казаться ему миловидным. И знакомым. «Мама, ты недурно выглядишь». Недурно, конечно, для того ужаса, который сотворил с ней неведомый делатель. Тело старухи, изрезанное, раскроенное и заново сшитое из лоскутов, могло служить подлинной картой мук и боли.