Читать «Знак Девы» онлайн - страница 36

– Молчи, сука!.. Завяжи кишки! – сказал майор. – Ты офицер, шкура-мать!.. Возьми себя в руки! Солдат постыдись, живого и мертвого!.. Врагов постыдись, они тебя, суку, слушают!

– Я жить хочу!.. Я молодой!.. У меня невеста! – Лейтенант захлебывался, плакал. Были видны его слезы.

– Постыдись, шкура-мать! Ты же мужик – не баба! – сказал майор. – Птенчикова постыдись! Он тебя, гада, собой закрыл, жизнь тебе свою подарил, а ты его поганишь!.. Лучше бы тебя прихлопнуло, а он жить остался! Прекрати визжать!.. Лучше иди застрелись!..

Лейтенант плакал, захлебывался, дергал плечами. Пленные молча слушали всхлипы. Небо быстро светлело. Снаружи, во дворе, среди измятых засохших трав и обломков глинобитной стены, виднелся убитый – его белая чалма, серое в бурьяне лицо, скомканный ворох одежд.

– Варган, – позвал Кологривко, – айда оглядимся! Скользнули в сумерки, разошлись в разные стороны вокруг дома.

Он знал это особое, остановившееся предрассветное время: ни свет и не тьма – колебание между светом и тьмой. Большинство людей в это время спит, и только рабочие ночных смен, вахтенные матросы, караульные да пьяницы, просыпавшиеся под заборами, знают это медленное, из теней и сумерок, время. Теперь, прижавшись к саманной стене, слушая затихающие всхлипы лейтенанта, Кологривко вдруг вспомнил московское утро, когда один, без угла, устав от вокзальных скамеек, брел по бульвару мимо бледных недвижных домов, под деревьями, на которых спали галки. Вышел на площадь, стоял, тоскуя, среди каменного, равнодушного города. Что-то замелькало вдали. Увеличилось, наполнило улицу гулом, полетом, яростными синими вспышками. Три черные машины, длинные, плоские, гладкие, промчались, обдав его плотным ветром. Он теперь подумал на секунду об этих машинах и тут же забыл, чутко обратился к «зеленке».

Светало, и сумерки земли превратились в тени. Тьма вытаивала, испарялась. Проступали бугры, деревья, рытвины и строения. Небо наливалось синеватым, прозрачным свечением. Становился виден ландшафт, который ночью был неясен, искажен перекрестьями трасс, внезапно возникавшими вспышками, туманно-белыми звездами, страхом, азартом и ненавистью. Теперь же ландшафт принимал свои истинные очертания.

За развалинами открывалось просторное поле, поначалу показавшееся выгоном. Когда-то хлебное, неубранное, с нескошенной, колко-торчащей пшеницей, оно разделялось на мелкие, неровные клетки, каждая из которых была обвалована, окружена мелкой сеткой арыков. Все арыки были сухие, многократно разрушенные артиллерией, и несжатое поле было черно-желтым полем зимы и войны.

Тут же, по полю, у развалин, возвышались глиняные кучи подземного колодца кяриза, будто их натолкала из-под земли огромная, пробежавшая поблизости землеройка. Кяриз приближался к развалинам, а потом уходил к дальним деревьям. Груды выброшенной из колодцев земли казались метинами воронок, словно их выдолбили серией бомб с самолета.