Читать «Зигзаги времени» онлайн - страница 2

С понедельника началась у нас практика, или, по-научному, ИНТЕРН. Я попал во 2-ю городскую клиническую больницу, в травматологию. Одно хорошо, что во взрослую и то, что руководитель не Иван Охлобыстин, а Владимир Герцович Латышев, очень интеллигентный старичок, похож на профессора Преображенского из «Собачьего сердца». Да и речь у него напоминала старорежимную. Видно, что с его «Ну-с молодой человек…» или «Будьте так добры, батенька, поднять рубашку» он не мог себя (да и мы его) представить. В коллективе его обожали все, от санитарок до врачей. Так как его супруга лет пять как скончалась, а он пропадал на работе все свое свободное время, женский коллектив взял его на «поруки» — то одна, то другая занесет ему, то пирожки попробовать, то шаньги, то еще, какое — либо чудо кулинарии.

И вот, когда все было уже налажено, да и меня уже начали признавать, а медсестры уважать…Пришла телеграмма о смерти деда. Сборы были не долги, взяв документы, аптечку врача (не путать с автомобильной аптечкой!), я написав заявление на отпуск, и уже через два часа катил на своем «Запоре» по старому Ирбитскому тракту, в сторону Алапаевска. Дорога была пуста, лишь изредка проносились одинокие машины, что не удивительно, — при таких ухабах и колдобинах много не поездишь. Время от времени сверяясь по атласу автомобильных дорог, я часов через пять миновал Ирбит. Впереди Алапаевск — дорога… нет, ребята, это не дорога — это направление. Мне повезло, то что не было давно дождей, и то что я на «запорожце», поэтому я, «постреливая» из глушителя, потихоньку объезжая застрявшие москвичи и жигули, минуя ямы и глубокие колеи доехал до Путилова. Все я на месте.

Похороны прошли тихо. На Останинское кладбище пришли старики — старожилы из Путилово, Кабаково и других деревень, все, кто мог, с кем он жил и работал долгие годы. Любили его все. Не смотря на то, что иногда был он слишком резок, в основном же был хоть и не многословный, но добрый и бескорыстный. Многие вспомнили над могилой, как он выручил их охотой в голодные годы войны. Не вылезая неделями из тайги, приносил дичь или зверя и уходил снова. Зато в эти года в деревне никто не умер от голода.

После поминок, на другой день я начал приборку в избе, прикидывая, что можно увезти в город, что отдать его друзьям-соседям, ну а что оставить и продать вместе с избой, так как со смертью деда все оборвалось, и я смогу приезжать к нему только на могилу. Ну, а дом без хозяина быстро стареет и умирает, да и покупатели быстро нашлись (видно соседи подсуетились) — дачники с Алапаевска, которые пообещали все хлопоты с оформлением дома взять на себя.

Старые фотографии, что висели на стене дома в самодельных рамках, я решил взять в первую очередь. Сняв их, начал осторожно вынимать фотографии из рамок и складывать в старый дедовский чемодан. Вдруг у одной из них между задней картонкой и портретом моей бабушки я увидел какие-то бумаги. Это было письмо старшего сына деда, который погиб, судя по похоронке, в суровом 42 году под Сталинградом: «Дорогой отец! Жаль, что с тобою не встретились (соседи сказали, что ты в тайге). Волею судьбы я был заброшен в родные места. Наша рота охраняла лагерь с осужденными по 58 статье (Враги народа) в 30 км от нашей деревни, где они строили убежище в горе. Я не мог тебе писать и тем боле видеться, так как объект секретный и находится под личным контролем тов. Берии. Охрана у нас была усиленная, хотя убежать через болота заключенным было невозможно, даже если бы захотели. Кормили их хорошо, усиленным пайком, не смотря на военное время, поэтому попыток побега у нас почти и не было… Но как только строительство было закончено, мне передали приказ всех заключенных уничтожить. Чтобы избежать ненужных эксцессов, всех заключенных накормили вечером отравленной пищей, а потом в течении трех дней мои солдаты сбрасывали их трупы в Черное болото у Большого камня. После окончания операции я доложил руководству по рации, и на лед каждую ночь стали садиться самолеты с продуктами, оружием, оборудованием и опломбированными железными ящиками. Все это мы заносили в бункер и размещали строго по плану. После разгрузки всех самолетов, я, как мне было приказано, отправил солдат в Тимошино, а сам, закрыв бункер изнутри на бронированную дверь, взорвал нависший снаружи над ней каменный козырек. Засыпав толстым слоем камней вход в бункер. Выбравшись наружу по штольне, я закрыл ее люком и замаскировал его камнями, так что не зная где он, не найдешь, тем более что все в округе засыпано камнями и снегом. Если будешь разбирать вход в штольню, то будь осторожен, так как я установил пару противопехотных мин. Выкручивать взрыватели не надо, просто брось их в болото. План входа по азимуту я тебе составил, карту района бункера тоже. Ты, наверное, спрашиваешь, зачем я тебе это пишу? Не знаю и сам! Просто возникает много вопросов. Зачем, например, нас держат здесь без дела, когда идет такая война и враг под Москвой? Зачем запретили нам всем писать письма и общаться с населением? Не верю я, что выберусь отсюда живой, тем боле с моими секретными данными. А может это просто нервы…» Внизу была торопливая приписка: «…сбылись мои подозрения! Вчера при отправке на фронт, два последних вагона, в которых находились все мои солдаты, сорвались с моста. Пока подоспела помощь, они все утонули. Но почему только мои солдаты погибли? Сегодня мне было приказано явиться с вещами в отдел НКВД, поэтому решил заехать к тебе. Отпросился у капитана забрать свои вещи, хранившиеся у тебя, и спрятать письмо. Прощай отец! Твой сын Виктор 08.12.41 г»