Читать «Звездное эхо (сборник)» онлайн - страница 59

И я прыгнул к ней очертя голову, забыв обо всех опасностях, потому что иначе нельзя, ничего не достичь в этой охоте иначе. Напея понеслась прочь, она летела над травами, подолгу застывая в воздухе и едва касаясь земли кончиками пальцев ног; никто в этом мире не бегал так легко и красиво, как она, разве что спугнутые олени, с которыми она была в родстве; ее хитон развевался белыми крыльями, и видно было, что он мешает ей, сковывает ее бесподобный бег, и напея сорвала его с себя; теперь ей ничто не мешало, и она парила в струях ветра, одетая только в гладкую упругую кожу, но я все же догонял ее, потому что она так и не пустила в ход свои чары, как и я не прибег к своему колдовству; это была честная охота, сила на силу, ловкость на ловкость; и когда я уже настиг ее, опрокинул в траву, запустил пальцы в ее золотые волосы, ощутил своей кожей ее кожу, и мы покатились по земле, сплетаясь и расплетаясь, словно две змеи, — я успел еще подумать, что после скажу ей, как божественно она бежала; а потом я уже ни о чем не думал…

Мы трогательно распростились с хозяйкой, и я пообещал, что непременно приду послушать о том, как она понесет и родит четвертого. Она зарделась, и я понял, что ждать осталось недолго. Мы вышли в утреннюю прохладу, под светлое небо в разбредающихся облаках. «Ну что? — спросила Ева. — Так ждал, так надеялся, и ничего не обломилось?» — «Ты напрасно злишься. Ревизия — дело ответственное. Это моя работа». — «При чем здесь ревизия?» — «А за что ты меня так?. » — «Как — так?» — «Я ни в чем перед тобой не виноват». — «Ты уверен?» — «Абсолютно». Мы несли эту дребедень, брели неизвестно куда, через какие-то разбитые колесами самосвалов колеи, незакопанные, полные дождевой воды траншеи, руины деревянных построек и панельные недоноски современных кварталов. Я никогда не бывал в этих местах и уже не представлял, куда мы в конце концов выйдем, но надеялся, что все дороги ведут к автобусным остановкам или на худой конец в салон таксомотора. «Мне очень хочется знать, — сказала Ева, — как ты видишь наши дальнейшие отношения». Я глупо улыбнулся. Мы вступили под кроны деревьев, но это был не лес, а какой-то жутко захламленный парк, возможно даже — культуры и отдыха. «Мы будем дружить», — сказал я с воодушевлением. «Ты всегда называешь это дружбой?» — спросила Ева. «Что — это?» — «Ну, то, чего ты от меня ждешь?» — «Евушка, я ничего от тебя не жду. Я за самоопределение. Если ты решишь, что нам достаточно время от времени гулять по лесу или по такому вот занюханному парку, держась за руки, я приму это. Но, как ты сама догадываешься, без особой заинтересованности. Если же ты захочешь большего — я обеими руками проголосую за. С детства, знаешь, не верю в дружбу между мальчиками и девочками. Скучное это дело — дружба с девочкой…» — «Ты себе противоречишь». — «Я действительно называю дружбой то, что может между нами состояться. А то, что все прочие называют дружбой, я считаю фикцией». — «Но это не дружба…» — «Конечно. Просто иного подобающего термина, кроме тех, что употребляет твоя недавняя собеседница по вопросам фертильности, я не подберу». — «Термин „любовь“ не годится?» — «Только в качестве эвфемизма». — «Любовь — не эвфемизм. Любовь — это любовь. Она либо есть, либо ее нет. И называть любовью отсутствие любви подло». — «Согласен. И потому я называю это дружбой». — «И на какой почве мы будем дружить?» — «То есть?» — «Друзья сходятся на общих интересах. Детские воспоминания, институтская скамья, спорт, хобби. Потом это перерастает во взаимную приязнь, уважение, невозможность долгов время быть порознь. Разве не так?» — «Похоже на истину». — «У нас с тобой ничего этого нет. Мы чужие друг дружке. Тебе даже не за что меня уважать». — «Отчего же…» — «Но ты меня просто не знаешь! А вдруг я воровка или фарцовщица?» — «Это невозможно! Впрочем, я действительно не знаю тебя». — «Значит, мы не можем с тобой дружить. У нас нет ничего общего!» — «Мы подружимся с тобой на почве взаимного физического влечения. По-моему, это нас объединяет». — «Это не дружба! Это уже из области любви, но ты меня не любишь!» — «Не люблю. Но, может быть, еще не все потеряно?» — «Не все. Но половина — это уж точно. То, с чего ты хочешь начать, в любви допускается где-то к середине». — «Это условности. Пережитки буржуазной морали. Ты что, голубка, серьезно? Не похоже на тебя…» — «Откуда ты знаешь, что на меня похоже, а что нет? Если мы начнем с середины, забыв о начале, то затем сразу наступит финал, ты понимаешь? И ничего не будет. Это неизбежно!» — «Дичь какая-то. Что же, я обязан некоторое время дарить тебе цветы, провожать тебя домой, долго стоять под твоими окнами, писать тебе орошенные слезами умиления письма?!» — «А что же? И должен. И я должна. Иначе ничего у нас не выйдет». — «Ну, знаешь… Мотаться за тобой в Прозрачный — неблагодарное занятие! Письма писать я тоже не мастер, вот докладные и служебные — это сколько угодно. Кстати, сколько человеко-дней я должен буду затратить на это „начало“? Может быть, составим график? Примем повышенные обязательства, встречные планы? Я готов даже на сверхурочные, а за выходные полагается двойная компенсация…» — «Не паясничай… То, чего ты хочешь немедленно, в любви не главное. Вообще к любви не имеет никакого отношения. Просто любовь дарит этому занятию недостающую ему чистоту…» — «Прекрасные слова. Хотя теперь ты сама себе противоречишь. Еще недавно ты относила сие действо к атрибутике любви. Но, знаешь ли, нет времени на прелюдии. Жизнь коротка, надо многое успеть. Да и стояние под твоими окнами в Прозрачном сулит мне лишь то, что на работу я приду не выспавшись. А мне по штатному расписанию надлежит иметь ясную голову. И потому давай расставим акценты. Я предлагаю тебе дружбу. Ты предлагаешь мне любовь. Возможны ли компромиссы? Или мы называем разными именами одно и то же?» — «Не знаю…» — «Тогда поедем ко мне домой и обсудим эту проблему в комфортных условиях. А то я что-то озяб в этом плащике, да и у тебя носик неестественного цвета». Ева остановилась. Я тоже. Мы забрели куда-то в заросли непуганого мокрого бурьяна, и ногам моим было мерзко и сыро. Подол синего Евиного платья потемнел и прилип к ее коленям. «Не поеду я к тебе, — сказала она. — Какие там компромиссы? Ох и здорово же у вас всех получается прятаться за словами!» — «Зачем же обобщать? — сказал я раздраженно. — Не хочу хвастать, но ты у меня не первая, и со всеми твоими предшественницами я сохранил дружеские отношения». — «Я у тебя никакая. Ты не успел занести меня в список своих подруг». — «Послушай, у меня возникло одно страшное подозрение… Мне даже неловко его высказать. Если у тебя такие взгляды… Быть может, ты вообще девочка?» — «Нет. Я всего лишь дочь морского бога». Я засмеялся. «Любопытно. И сколько же тебе лет?» — «Пять тысяч». — «И ты все это время ищешь любви?» Я положил руку на ее плечо, дотронулся пальцами до тонкой мраморной кожи на шее. «Ладно, богиня, — сказал я. — Нынче же напишу тебе письмо, а в понедельник приволоку на работу охапку гладиолусов и вывалю тебе на стол. Едем ко мне, а?» Она помотала головой. Из-под черных стекол текли слезы. «Да черт же побери! — рявкнул я. — Дадут мне наконец посмотреть, какие у тебя глаза?!» — «Не смей, — сказала она, всхлипывая. — Ты же не любишь меня». — «Это что, у тебя такое табу?» — «Предрассудок. Пережиток буржуазной морали…» — «Ну уж нет. Желаю видеть!» — «Что ты пристал?» — Она оттолкнула мою руку. — Заладил одно и то же: «Гюльчатай, открой личико…» «Не крокодил, говорю тебе. Живи спокойно. Ищи новых друзей». — «Это дело принципа», — сказал я и ухватился-таки за ее очки. «Ну, как знаешь…» — промолвила она устало.