Читать «Запрет на любовь. О дефиците эмоций в современной словесности» онлайн - страница 2

Этот же синдром в стихах преобразуется в аутизм, внеэмоциональное и внеконтактное проговаривание слов, лишенных эмоций.

Бесчувственный в прямом смысле слова (я здесь не оцениваю!) — отбор. Отбор без эмоций. И реакцию у зрителя/слушателя он должен вызвать соответствующую: рацио, а не эмоцио.

Эмоциональную жизнь человека — в том числе в литературе — разрывают две разнонаправленные тенденции.

Психологи встревожены возрастанием частоты и интенсивности эмоциональных нагрузок — и негативным отношением к эмоциям: от установки в обычной жизни („Давайте обойдемся без эмоций!“ „Оставим эмоции в стороне!“) до литературной моды на полную бесстрастность, отчужденность от чувства, отказ от его изображения, нежелание иметь дело со страданием и состраданием, а также гневом, радостью, страхом и печалью. Изначально безэмоционален текст Владимира Сорокина — никто и не должен воображать воочию деяния его персонажей. Безэмоциональна стиховая масса, представляемая на множестве серьезных поэтических фестивалей. Намеренно безэмоциональна. Чувство заменила констатация. А эмоция ушла к графоманам.

Однако эмоциональный голод у современного читателя никуда не делся. Человек ищет эмоцию, как кот — полезную травку, и находит ее совсем в другом литературном месте.

Миллион, миллион, миллион Алых роз! Из окна, из окна, из окна Видишь ты!! Кто влюблен, кто влюблен и всерьез Свою жизнь!!! Для тебя Превратит в цветы!!!!

Я нарочно записала все не так, как у Вознесенского, в первоисточнике, — а так, как поет Алла Пугачева, ретранслятор эмоций всей страны. А стихи Ильи Резника? Означает его „асадовская“ популярность одно: утоление эмоционального голода.

Это опровергает мнение об антропологическом повороте. Об изменении компьютеризацией самой природы человека. И не надо презрительно относиться к миллионам, предпочитающим условную Донцову.

Дефицит чувств был понят чутким Тимуром Кибировым — отсюда его стихи и проза последнего времени, небоязнь вынести даже в заглавие книги немодное, шокирующее сегодня слово „радость“ („Лада, или Радость“). Кстати, и роман „НРЗБ“ Сергея Гандлевского — прежде всего о любви, а потом о поэтическом (и прочем) андеграунде. Но и то, и другое — не тенденция, а скорее исключение. Вместо любви: такой подзаголовок можно дать роману Вл. Маканина „Испуг“. (Старческий секс — заменитель любви.)

Любовный роман как жанр экспроприировал роман о любви. Изучив список финалистов „Букера русских Букеров“ за десятилетие, представленный членам жюри последних лет, я поняла, что романов, в основе сюжета которых лежит конфликт чувств, практически нет. Все, что угодно, — от распада семейных связей и социальных отношений до романа воспитания, от исторической стилизации до военной прозы, — а в списке из шестидесяти если не лучших (в этом я сомневаюсь), но отобранных разными членами разных жюри романов каждого года из „нулевых“ роман о любви обнаружить трудно, если не почти невозможно.