Читать «Записки судового врача» онлайн - страница 25

— Спасибо, хорошо, — коротко ответил он, не поднимая глаз от черного сапога, поверхность которого, кажется, хотел довести до зеркального состояния.

— Есть какие новости в порту?

— Ммм… нет, мэм, — чистильщик обуви отложил щетку и принялся за деготь, — вроде, ничего особенного, все как обычно…

— А мне показалось, что здесь что-то не так, — после недолгой паузы заговорил Лауритц, до этого молча стоявший чуть в стороне и вежливо дожидавшийся своего капитана, — по-моему, дело в том, что в порту как-то уж слишком малолюдно… Или это мне после Трилистника так кажется, где народу столько, что все друг другу в затылок дышат?.. Не находите, мадам?

— Да, возможно, вы правы… Здесь и правда обычно бывает чуть больше народу, чем сейчас.

— Вот и я о том — у причалов, кроме «Сколопендры», крупных судов — раз, два и обчелся. Остались в основном какие-то рыбацкие шлюпы и больше никого. Как-то это странно все…

— Да не берите в голову, доктор Траинен. Просто погода благоприятная, вот все и поторопились дружно выйти в море. Да к тому же, здесь и теперь далеко не необитаемый остров. Или вам давно никто ноги на набережной не оттаптывал?

Молодой человек покачал головой, а Шивилла тем временем уже встала, вручила мальчишке пару медяшек и была готова продолжить путь.

— Мадам Гайде, а вы, что же, с каждым человеком здесь лично знакомы? — полюбопытствовал Ларри, имея в виду малолетнего чистильщика обуви.

— Не с каждым. Но со многими. Работа, знаете ли, обязывает иметь много знакомых-приятелей и быть в курсе многих дел.

— Надо же… Я представляю, в скольких странах, в скольких портах вы побывали… Неужели везде вы знаете в лицо каждого портового жителя, от мала до велика? Для этого нужно обладать поистине феноменальной памятью.

— Ну, с детьми я обычно не общаюсь… Этот мальчик — скорее исключение. Он сирота. Сын человека, бывшего лучшим сапожником в городе. Тот шил мне такие сапоги — сносу не было, подметки у них почти не стаптывались, а кожа не разлезалась от морской воды. Хороший был человек, да помер. А вот мальчонка его не далее, чем год назад просился, чтоб я взяла его на корабль… Тогда он был слишком мал, но я обещала подумать. Вот, вроде как, до сих пор думаю, а он все надеется…

Всю оставшуюся дорогу судовой врач и капитан занимались тем, что принято называть ведением светской беседы. Некоторые индивиды были охотно согласны просидеть с Лауритцем за чашечкой чаю целый вечер, вплоть до самого рассвета, оживленно обсуждая всякую всячину. А некоторые его болтовне предпочли бы полный наркоз, о чем прямо и заявляли… Пока доктор до конца не убедился в том, к какому из двух типов людей относится мадам Шивилла Гайде, поэтому ему стоило быть очень осмотрительным, еще более осмотрительным, чем обычно. Но, с другой стороны, почву тоже нужно было аккуратно прощупывать, посему Ларри выдавал всяческие байки и истории так вдохновенно, будто ему за это платили.

— … не было ни дня, чтобы этот выдающийся капитан не вышел спозаранку из своей каюты на палубу и не развернул бы перед собой свою загадочную бумагу, пристально и задумчиво глядя на нее в течение нескольких мгновений. Зато после совершения этого ритуала вся работа на его корабле ладилась, как по маслу, и везение неизменно сопутствовало ему во всех делах. За мудрость и справедливость его любила и уважала верная команда, и каждому ее члену было жутко любопытно, что же содержит в себе этот таинственный лист, но спросить об этом никто не осмеливался. И вот, значится, почти через полвека пришло время старому мореплавателю и на покой отправляться. Бывшие сослуживцы проводили его с большими почестями, а старик, в свою очередь, завещал своему первому помощнику и преемнику все ключи от своей каюты. Заступив на должность, новый капитан в первую очередь открыл запертый ящик письменного стола, в котором обнаружилась она, одна-единственная бумага. Вся команда, затаив дыхание, в нетерпении переминалась с ноги на ногу и заглядывала друг другу через плечо, лишь бы поскорее увидеть, что же за секрет там содержался… Быть может, исполненное нежной заботы письмо жены, или откровенный портрет страстной любовницы, или последнее напутственное слово давно почившей матушки… Или, возможно, какое-то удивительное заклинание, чтение которого призывало попутный ветер и всяческие удачи. Все с замиранием сердца проследили за тем, как новый капитан развернул этот листочек бумаги… А на нем было крупным четким почерком выведено… всего-навсего… «Нос — перед, корма — зад».