Читать «Записки современника. Дневник студента» онлайн - страница 19

Однако ж, как ни черны зубы г-жи Маджорлетти, но они чуть не были причиною дуэли на пистолетах между двумя немолодыми уже повесами. Демидов, сидя в креслах возле Черемисинова и будучи в восторге от певицы, изъявлял его громким и беспрестанным повторением всех гласных букв русской азбуки: "а! э! и! о! у!". Видно, это надоело Черемисинову, который, вдруг обратясь к дилетанту, сказал: "Да чем восхищаетесь вы? Посмотрите: что за рот и какие зубы!". -- "М. г., -- отвечал Демидов, -- это ваше дело; а мне смотреть ей в зубы незачем: она не продажная лошадь". Слово за слово, и дуэль бы состоялась, если б умный Александр Александрович Волков не помирил противников. Надобно сказать, что Черемисинов когда-то и кому-то продал лошадь с поддельными зубами, а это в матушке-Москве н_е _з_а_б_ы_в_а_е_т_с_я_ и в свое время _о_т_з_ы_в_а_е_т_с_я.

13 марта, понедельник.

Мы воспользовались свободною субботою и вчерашним воскресеньем, чтоб съездить в Кусково41 гр. Шереметева и Люблино, принадлежащее Н. А. Дурасову42, взглянуть на пространные оранжереи, наполненные померанцевыми, лимонными и лавровыми деревьями и несметным количеством самых роскошных цветов. Нам сказали, что эти оранжереи в настоящее время года бывают во всей пышности и красоте своей. В самом деле, я никогда не видал ничего подобного: совершенное царство Флоры. Кусковские оранжереи удивляют количеством и огромностью своих померанцевых деревьев и богатством произрастаний, но не так чисто содержимы, как люблинские; последние несравненно приятнее и роскошнее: видно, что за всем бдительно наблюдает сам хозяин, которого, как нарочно, тут и повстречали. Он в продолжение всей зимы имеет привычку по воскресным дням обедать с приятелями в люблинских своих оранжереях. Не предполагая этой встречи, мы было сами хотели завтракать в зелени, для чего и привезли с собою кое-какой провизии, до гостеприимный Николай Алексеевич до того не допустил. Он видал Петра Ивановича в доме родственника своего, бригадира Мельгунова, и тотчас же пригласил нас обедать с ним вместе. Сколько мы ни отговаривались (разумеется, из церемонии), но он настоял, говоря, что отказ наш его обидит. Он очень богат, а еще более, кажется, радушен. В два часа приехали гости: князь Дмитрий Евсеевич Цицианов, князь Оболенский, какой-то красивый француз Моро, две очень хорошенькие и бойкие иностранки, Еф. Еф. Ренкевич, Александр Александрович Арсеньев и доктор Доппельмайер. Всех нас было человек двенадцать, но стол был накрыт кувертов на тридцать. Только что сели за стол, подоспели новые гости: старинный и любимейший учитель пения кастрат Мускети, который дает в Москве уроки дамам и девицам в третьем их поколении, рослый и тучный bon vivant и gourmet {Кутила и чревоугодник (франц.).}, и с ним знакомец мой, молодой Нейком {Умерший в Германии только в 1857 г. Последующая биография Нейкома чрезвычайно любопытна: он некоторое время был доверенным лицом у Талейрана. Позднейшее примечание.}, капельмейстер и сочинитель музыки, один из любимейших учеников великого Гайдна, живущий у Штейнсберга. Я удивился, увидя их вместе, но загадка скоро объяснилась: Мускети, как истинный и беспристрастный знаток в дарованиях музыкальных, желая удержать непременно Нейкома в Москве, хлопотал об определении его капельмейстером к Дурасову или к Всеволоду Андреевичу Всеволожскому, которых оркестры считаются лучшими и полнейшими. Я едва мог узнать Нейкома в его огромном жабо, закрывавшем ему всю бороду, и не знаю, как он мог справиться с кушаньем. А серьги? -- серьги чуть-чуть не с передние колеса моих дрожек! Бог знает, кто научил его так одеться. Хорошенькие мамзели, смотря на даровитого музыканта, беспрестанно ухмылялись.