Читать «Залив Терпения» онлайн - страница 6

– Ой да хорошие вы мои, идите ко мне, не пожалеете...

– Две комнаты найдется? – решительно прервал ее Василий.

– Дак ить цельный дом пустует, как не найдется.

– Ну, идем, мамаша.

И, подхватив чемоданы, зашагал за бодро семенящей старушкой, продолжавшей радостно причитать:

– Вот спасибо, милые, выручили, а то я уже шесть ден хожу, постояльцев ищу. Что-то мало нонче едут, погода плохая. Только вы не бойтесь, через неделю такое солнце будет, что сжаритесь. А мне-то уж как кстати, одна я, на пенсию живу, да что эта пенсия – двадцать один рубель всего...

И поселились они в одном доме, в соседних комнатах, выходящих на застекленную веранду.

Спали оба с раскрытыми окнами, и по вечерам Василий слышал, как ходит Таня рядом, за стеной, как скрипит сетка ее кровати, как все стихает потом.

А на третью ночь он вышел на веранду, постоял, прислушиваясь к тишине в ее комнате, и подошел к ее окну, загородив его спиной, вгляделся в темноту. Там, внутри, ничего не было видно. Но он знал, что Татьяна не спит, – незадолго до этого он слышал ее покашливание, – и решительно перемахнул через подоконник. Таня молчала – и только когда он сел на кровать и протянул руки к ее плечам, белевшим в темноте, она потянулась и обняла его.

Потом, ошеломленный случившимся, он лежал рядом с ней на узкой кровати, Таня плотно, всем телом, прижималась к нему, он слышал ее голос в темноте и смех, чувствовал руки, ласкавшие его лицо:

– У-у, колючий... Зачем тебе борода? Зарос, как медведь. Завтра же сбрей.

– Слушаюсь, – засмеялся Василий, а сам все еще не верил – неужели это правда?

Бороду он сбрил, но когда Таня сказала, что неплохо бы и галстук надеть, Василий поморщился:

– Никогда не носил эти удавки.

Но, подчиняясь ее ласковой настойчивости, пошел с ней в магазин, купил несколько галстуков и, поносив один вечер, сказал:

– Ну, с этими финтифлюшками я – пас.

Таня засмеялась:

– Господи, да разве я заставляю тебя? Не носи.

И когда он с облегчением сорвал галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, она, погладив его шею, сказала:

– И правда, что это мне взбрело в голову? Для такой шеи – и галстук.

– А какая у меня шея? – не понял Василий.

Таня засмеялась и поцеловала его.

– Такая...

Весь тот месяц вспоминался какими-то отрывками вроде этого. Лучше всего помнились ночи – может быть, потому, что вспоминать их было приятнее всего. По ночам Таня была понятным и по-настоящему близким ему человеком, – и до сих пор, вспоминая ее ласки, ее восхищение красотой и силой его тела, Василий испытывал приятное чувство гордости от того, что его любила такая женщина. Любила? А так ли уж важно, как это называть? Ведь были минуты, когда Василию казалось, что он дает этой женщине то, что никто другой дать не мог. Да и не только казалось – Таня сама говорила ему так, и это были лучшие минуты его жизни – потом Василий не раз думал об этом.

Но все же это были только минуты. Утром все уходило куда-то. Они пили чай, завтракали на скорую руку, и Таня, в простеньком халате, с небрежно заколотыми волосами, резала хлеб, пододвигала масло, улыбалась ему – и все еще оставалось ощущение ночной близости. Но потом она начинала собираться, подводила глаза, красила губы, делала прическу – и в какие-то полчаса становилась совсем другой: строгой, очень уверенной в себе, не слишком-то ласковой, и однажды Василий насмешливо сказал: