Читать «Журнал «Вокруг Света» №09 за 1972 год» онлайн - страница 34

Конечно, в избе есть и красный угол, и он, как правило, противоположен тому углу, который занимает печь, — слева от входной двери. Но эта традиционная смысловая диагональ жилья только резче подчеркивает достоинство каждого из ее «главных» углов-полюсов — духовного и материального. Семья попеременно собирается то в одном, то в другом.

Печь монументальна. В этой белой угловатой глыбе дышит мощь законченной формы, совершенство строительного расчета и вкуса, проверенного веками. Утоптанное кострище древнего человека — вот что послужило фундаментом, от которого оттолкнулась ее конструкция в своем долгом становлении: над кострищем возник свод, сначала невысокий и глинобитный, потом кирпичный, с гораздо большим дыхательным объемом; дым уходил в отверстие потолка, но выросли шейные позвонки трубы; лежбище огня поднялось от земли почти по пояс человеку; свод оброс с четырех углов квадратными плечами, и наверху образовалось пространство лежанки, расширенное полатями. Для всего этого понадобились века, и мы еще можем видеть сегодня в натуре все или почти все промежуточные формы, приведшие в конце концов строительную мысль к образу русской печи.

Печь — совершенное архитектурное целое, и это говорится вовсе не из желания «облагородить» ее лишним эпитетом. Она совершенна потому, что в формах ее предельно, до конца выражены все возможности и функции домашнего очага. Можно сказать, что этой конструкции больше уже некуда и незачем развиваться, и вот она застыла перед нами в качестве некоего классического устройства, каждая часть и роль которого накрепко пригнана к остальным.

Она не только обогревает жилье, но и регулирует чистоту его воздуха. Не только человека греет, но своим кирпичным днищем еще и вниз, в подпол, дает тепло, необходимое зимой для овощей.

Она — кормилица, подательница всякой пищи: из ее чрева вынимают горячие хлебы и пироги; никакая каша не бывает такой пахучей и разваристой, как из печи... Не могу не вспомнить и не описать тут одной из торжественных минут своего детства: бабушка, орудуя самым большим ухватом, извлекает из печи чугун с украинским борщом; сняли крышку, и блаженный дух ударил в потолок, так что сам воздух мгновенно сделался сытным; то был запах разомлевшего мяса и нежно-кисловатый помидорный аромат, пахло свежестью молодой капусты, и фасоли, и только что сорванного с грядки укропа; чугун, полный почти до краев, пылал кумачово-оранжевым варевом, в котором плавали полупрозрачные капли жира и подрумяненные шкварки. Но это было еще не все, потому что следом за борщом из печи появлялась громадная глиняная макитра, облитая золотисто-зеленой глазурью. Накануне бабушка натирала ее внутренность чесноком, вливала туда немного кипятку и напихивала доверху разломленными начетверо коржами. Только что из печи, еще горячие, они снова водворялись в жаркую темноту, чтобы разбухнуть и надышаться чесночным соком. И вот теперь эти два запаха — борща и коржей — бросились над столом бороться друг с другом, и большая веселая семья взялась за ложки — деревянные, в огненных цветах и травах (ложки эти на украинские рынки исстари поставляла Хохлома).