Читать «Журнал «Вокруг Света» №08 за 1994 год» онлайн - страница 36

— Честно говоря, — вспоминает Мендеш, — я боялся встречи с советскими художниками. Но оценка была высокая, я даже не ожидал. После этого почувствовал себя как художник более уверенно, свободно — и поехал в Германию. Во время поездки в Союз я долгие часы проводил в художественной галерее Минска, в музеях Москвы. И понял, что для меня художник мировой величины — это Репин... Мне так хотелось побывать тогда в Эрмитаже, в Русском музее, я готов был ехать в Ленинград за свои деньги, но почему-то не пустили... Но я поеду, — заверил Мендеш. — В спортлото играю, деньги будут... Вы покажете мне Питер?

Любопытно: русские классики реализма — и Мендеш Рибейру. А его творчество — находит ли оно отклик в душе его учеников? И есть ли они? Улыбка сошла с лица художника, видно, я ненароком коснулась чего-то болезненного. Он рассказал, что, конечно, к нему приходит много молодых художников и тан фактически читает им лекции в мастерской, у мольберта. Но в художественном училище, созданном недавно, не преподает: когда приглашали, болел, потом был очень занят. Да и в Союзе художников нет тесного общения. Когда создавали Союз, планы были большие, но нет денег — и все угасло...

— Так что мое одиночество вынужденное, не добровольное, — сказал Мендеш. — Но грустить некогда, работы много...

— А вы не боитесь, что любимые ваши типажи и пейзажи исчезнут раньше, чем вы отметите 25-летие работы художника-документалиста? — спросила я. — Если ваш первый календарь вышел в 1985 году, то юбилей придется на год 2010-й...

Мендеш засмеялся весело и непринужденно .

— И на 50 лет работы хватит, были б силы. Вот при всех беру с вас обещание, что в 2035 году вы снова меня проинтервьюируете!

Мне оставалось только улыбнуться.

Мендеш вскочил с кресла — видимо, сидеть так долго на одном месте было для него непривычно — и снял со стены гитару. К нашему столику подошел Друг, подсела и вторая гостья. Мендеш провел по струнам длинными пальцами, взглянул на Друга и прошептал:

— Мушима...

И они запели в два голоса. То была народная песня, плач женщины, у которой погиб сын. Люди обвинили мать в колдовстве, а она говорит: людская молва — это еще не все, пусть меня отведут к Мушиме, я отдам ей свое сердце, пусть она рассудит...

Мендеш опустился в кресло, и полились португальские мелодии «фадо», испанские, итальянские...

— О бош-ше, как я люблю тебя, — пропел Мендеш снова по-русски и продолжил на итальянском: — Я везде писал твое имя — на развалинах, на мостовой, в своей душе, только на Луне не писал, руки не достают, — Мендеш отбросил гитару, воздел к потолку свои длинные худые руки и захохотал.