Читать «Жить можно» онлайн - страница 4
Елена Блонди
Стряхивала в траву и показывала Альке красные дубленые ладошки. Гордилась.
— Пахнет ведь, — говорила Алька. Отпивала из банки глоточек компота — маленький. Если маленький совсем, то можно будет еще пять таких глоточков. Даже — шесть.
— Пф-ф, — красная ладошка махала в воздухе, благоухая рыбой, чесноком, старым маслом, — ну и пахнет! Что. Я запаху не знаю. Не чую его. А кому пахнет, так — не нюхай!
И снова смеялась мелко, трясла круглыми плечами под застиранным халатом. Хватала Альку за рукав, пригибала подальше за куст:
— Ой, старшая на лестнице! Тихо! Ругаться будет.
— Нюра! — разносился по жаре и листьям недовольно-брезгливый голос старшей сестры, — где опять тебя носит? Быстро в родзал, вымыть, а то в предродовой орут уже, хоть уши затыкай.
Нюрка, елозя попой по шершавому бетону, отползала подальше за куст и обходной тропинкой, сделав Альке круглые глаза, возвращалась в роддом через другой вход.
Аля, посидев еще немного, щурясь на солнце, слушала малых воробьев, что приседали, топорща крылья — просили у родителей еды, скребя по ушам резкими голосками. Собирала мусор и возвращалась в прохладу вымытого коридора.
Шла по палатам с влажной уборкой. Здоровалась. Разговаривала, смеялась. Слушала разное. Подолгу застревала в одиночной палате у Люды. Люда писала отказ. И ей все время надо было кому-нибудь рассказывать про то, что — одна, мать старенькая, работы нет. Аля медленно терла подоконник. Кивала. Поддакивать словами боялась. У нее-то — муж и мама с папой, и свекровь, что таскает этот самый болгарский компот и черную икру раз в неделю.
Чувствуя, что скоро старшая придет ее разыскивать, прощалась с Людой до вечерней уборки, шла дальше.
У соседей было весело. Шесть коек. Девчонки и женщины беспрерывно галдели, просились домой. Увалившись подтекающей грудью на подушку, кинутую на подоконник, беседовали с мужьями, что, перегнувшись через горячие перила, в этой удачной палате могли даже дотянуться и подержать жену за руку — через распахнутое окно. Мужей окликали, посмеивались, в шутку строили глазки не своим, чем смущали их неимоверно.
Ласково нянчились с Галкой. Галка тоже родила без мужа, но радовалась этому — все время цвела глуповатой улыбкой. Некрасивенькая, сумасшедшего баскетбольного роста под метр девяносто (она спортсменкой и была) — пропадала в коридоре рядом с закрашенными дверями в детское.
Стояла там, прижимая к животу коротенькую рубашку, открывающую голую попу и торчащую спереди подкладную и выспрашивала у сестер, как там ее Костинька, ведь это он плачет, ведь слышно — он! Голодный, верно. Молока у Галки не было.
В конце-концов, потеряв терпение, детская сестра брала Галку за руку и утаскивала обратно в палату, ругаясь звонко. Галка послушно шаркала разбитыми тапками, возвышаясь над белой шапочкой и виновато улыбалась, придерживая подкладную, чтоб не потерять в коридоре.
А в палате уже вовсю развлекались — бросали конфетами в дежурного извращенца, что робким оленем мелькал за кустами сирени. Он пролезал сквозь дыру в бетонном заборе и бродил каждый день, жадно глядя издали на окна первого этажа. Был осторожен, и попытки подкараулить его, используя для охоты приходящего сантехника Василича и дворника, заканчивались неудачами. Женщины рассказывали, что, когда-то, лет пять назад, был жестоко бит мужьями, год почти не появлялся. Но отошел, осмелел и снова торчит на посту, у самого забора, прикрываясь кустами.