Читать «Жернова. 1918–1953. Обреченность» онлайн - страница 314

Кожинов, в сущности, повторял себя самого, книжного, но с добавлением некоторых деталей тогдашней – и своей – жизни: тридцатых, сороковых и пятидесятых. Он вспоминал, что родственники его были по-разному втянуты в революционный процесс, что были среди них и чекисты, и комиссары, и многие другие. Естественно, я ничего не записывал, и кое-что выветрилось из моей головы, не успев там угнездиться. Крепко запомнилось вот что: я спросил, почему у него Сталин выведен как некое производное от истории, не имеющее собственной воли – почти по Толстому?

Кожинов засмеялся, довольный.

– Вы заметили? Да? Это хорошо, что вы заметили. А вывел я Сталина таким исключительно потому, чтобы не усложнять тему. Иначе бы пришлось полемизировать с очень многими исследователями биографии Сталина, а каждый из них имеет в своих рассуждениях свое рациональное зерно, которое не всякий способен отделить от всего наносного, конъюнктурного, субъективного. В последнее время, если вы заметили, у нас культивируется взгляд на Сталина как на деспота, диктатора похуже Гитлера. Читатель запутался бы и ничего не понял. Это исключительно тактический прием. И вы правы, когда даете Сталина во всей сложности его характера, с его метаниями, вольными и невольными. Давно подмечено, что историк пишет о том, что было, а писатель о том, что могло быть, и часто писатель оказывается более прав, чем историк. И вообще, больше прислушивайтесь к своей совести, чем к чужим советам. Только в этом случае вы создадите что-то свое.

К концу разговора я попросил ВВ подписать его книгу «Россия. Век ХХ-й».

– Только, Вадим Валерианович, не обращайте внимание на то, что она вся исчеркана. Так я работаю со всеми книгами, которые особенно привлекают мое внимание. Так исчерканы мною сочинения Маркса, Ленина, Сталина. В том числе и Библия…

Кожинов полистал книгу, и я заметил, что ему очень понравились мои каракули на ее страницах. Подписав, он показал на полки справа от своего стола и произнес с гордостью:

– Вот это все, написанное мной в разные годы. Вот закончу вторую книгу и на этом, видимо, завершу свою работу по истории России. А вообще у меня более двухсот работ. И впервые я напечатался в девятнадцать лет, будучи студентом университета, – говорил он не без гордости.

Я смотрел на книги, стоящие на отдельной полке, единственной из всех, не занятой так же тесно, как остальные, и думал, что мне не хватит жизни, чтобы в конце ее похвастаться таким же количеством.

А еще, признаюсь, мне очень хотелось, чтобы он не просто поставил в свою книгу автограф, а повторил слова, произнесенные им по телефону: «действительно русский, действительно самобытный писатель». И с трудом удержался, чтобы не подсказать ему такой вариант. Более того. Я не сразу привел эти слова Кожинова в этом тексте, потому что, согласитесь, когда его уже нет, всякий может придумать что угодно, чтобы возвысить себя в собственных глазах и глазах своих коллег. Но эти слова были сказаны, а дальнейшие отношения с Вадимом Валериановичем лишь подтвердило их.