Читать «Жёны энтов» онлайн - страница 6

— А почему твой Федька вдруг задумал убить классного руководителя?

— Потому что придурок, — совершенно искренне сказал я.

— Ты должен был заявить на него администрации школы.

— Я…

Кто-то несильно, но больно ударил меня по ушам.

— Малыш, ты чего-то не понимаешь, мне кажется. Никто из вашего класса не пошёл предупреждать учителя. Все сразу позвонили в милицию. Почему ты поступил наоборот?

— Хотел успеть…

Снова удар. Из глаз брызнули слёзы.

— Говори — ты знал, что Трефилов — беглый преступник?

— Нет.

Удар.

— Не знал, это Федька сказал, — сквозь рыдания и сопли ответил я.

— Какие у тебя отношения с Трефиловым?

Удар.

— Не бейте меня! Он мой учитель.

Удар.

— Повторяю вопрос — в каких отношениях…

— Он мой учитель!

Удар. Ещё один. Ещё. Из ушей что-то потекло. Мужик поднял руку — мол, хватит.

— Повторяю вопрос. Подумай, прежде чем…

— Он мой учитель! — заорал я, и голос мой сорвался на визг.

Я сжался, ожидая наказания, но удара не последовало.

— Ладно, допустим. Кто тебя надоумил предупредить Трефилова?

— Я сам…

Допрос шёл до вечера. Я всё рассказал, как есть: что Трефилов хороший учитель, и все в классе его уважали, и никто ничего не знал и не мог знать. Мне выбили почти все зубы, вырвали пару ногтей, спрашивали про какое-то гей-подполье, не балуюсь ли я впопеску, какая у меня оценка на секс-практикуме. Я отвечал честно: не знаю, не балуюсь, отлично.

Потом меня сняли с кресла и бросили в угол, где жались друг к другу Сергей Игоревич и домработница Саша. Очевидно, менты ждали, не придёт ли кто-нибудь ещё. Я молился про себя, чтобы Жека заявил на Трефилова сразу после моего ухода. Надеюсь, он так и поступил. Всё равно проверить я не могу.

Во время ожидания те трое, что устроили засаду — мужик, который меня допрашивал, и ещё двое — по очереди ебали домработницу Сашу. Трефилов порывался вскочить, но менты легко валили его с ног шокерами. Саша безропотно принимала каждого по одиночке и троих сразу. Сергей Игоревич тихо плакал.

Когда на улице окончательно стемнело — в наших широтах в апреле это случается не раньше одиннадцати — под окнами взвизгнули тормоза.

— Так, Парамонов, — сказал тот, кто меня допрашивал, — пакуем всех троих.

— Мальчишку оставьте, уроды, — сказал Трефилов.

— Статья сто двадцать первая, часть третья-прим, — сказал мент. — Малыш, ты хорошо учился? Знаешь, что это за статья?

— «Потворство, пособничество и укрывательство подозреваемых в мужеложестве карается пожизненным лишением свободы или хирургической кастрацией», — ответил я.

— Что и требовалось доказать.

Рты нам заткнули какими-то резиновыми пробками, нахлобучили на головы мешки из плотной чёрной ткани и вывели из квартиры. Я ехал и думал — что мне выбрать? Пожизненное или кастрацию. Как вы понимаете, выбора у меня не было.

Что со мной происходило в общей камере, я описывать не буду — вы и сами прекрасно знаете, как это делается. Нет, не отводите взгляда — я давно уже всем всё простил. В конце концов, эти люди боялись меня куда больше, чем я их ненавидел.

Прессовали меня около недели, и когда я, отчаявшись, нырнул головой в парашу, чтобы покончить с собой, меня спасли и отправили в лазарет, в отдельную палату. Когда я немного оклемался, когда язык перестал ощущать вкус говна, а нос — его запах, меня одели в цивильное и отвели на допрос. Хотя, конечно, это был не совсем допрос. В кабинете, оштукатуренном «под шубу», меня ждал пожилой следователь.