Читать «Если любишь – отпусти» онлайн - страница 2

Эля просовывает стопы между железными прутьями спинки кровати, зевает, осторожно потягивается и улыбается майскому утру, еще немного пасмурному после ночного дождя. Хочешь не хочешь, но улыбнуться надо, потому что она с детства научена: женщина в семье – солнышко. Светит солнышко – в доме хорошо, тепло, радостно. Не светит – тускнеют даже свеженькие, желтые в крошечные васильки обои. Эля снова потянулась, посмотрела на мужа и тихонько выскользнула из-под одеяла, не скрипнув ни одной пружиной.

Шестерка подходила к остановке, когда Эля набрасывала халат, выглядывая в окно, наискосок. Еще пять секунд… Раз, два, три… На фоне желтого мокрого фасада булочной мелькнула дуга трамвая, и Эля на цыпочках вышла в мамину комнату.

Мама уже не спала – она помахала рукой и улыбнулась, а Сашенька, четырехлетний ангелочек с беленькими кудряшками, папина копия, досматривал утренний сон и тоже чему-то улыбался. Скоро они встанут и, как говорит Саша, «пойдут на работу», потому что мама – директор детского сада и у Саши там большие привилегии – он писает не в общее ведро, что стоит в коридоре в темном углу, а в баночку в кабинете директора. Он смышленый малыш, весь в отца. Когда был совсем маленький и бабушка еще не могла брать его с собой, приходила старенькая няня, бывшая учительница украинского языка. Она разговаривала с Сашей на украинском языке и на двухлетие подарила ему вышиванку собственного изготовления, а также занималась его политическим воспитанием – сядет за стол, откроет учебник истории КПСС и спрашивает:

– Дэ товариш Сталин?

Саша тычет пальчиком в портрет Сталина.

– А дэ товариш Ленин?

Саша показывает.

– От, – говорит няня, – послушать тебя – взрослый, а в штаны писаешь.

А совсем недавно Эля застала сына удрученно изучающим книжный шкаф.

– Что случилось, сынок? – с тревогой спросила она.

– Как много еще нужно прочитать… – сказал Саша, тяжело вздохнул и, горестно опустив голову, принялся катать по полу любимую машинку, у которой из четырех осталось всего два колеса.

Подполковничий храп уже не сотрясал стены – в эту пору тетя Поля делала гимнастику. Медленно наливая в стакан воду из графина, стоявшего посреди овального обеденного стола, Эля потихоньку включилась в работу. Работа – это самая настоящая волшебная палочка: стоит о ней подумать – и все личные неурядицы забываются.

Вчера был тяжелый день – нет, тяжелые сутки. Ночью, в половине третьего, скорая привезла роженицу, и только через почти десять часов Эля из вконец обессиленного материнского чрева приняла мальчика, своими размерами поразившего видавшую виды акушерку Аню. Пять кило шестьсот роженица вытолкнула, ослепнув на оба глаза. Только бы зрение восстановилось, а то придется перевозить ее в клинику имени Гиршмана. Зато мальчишка вырастет пылким и влюбчивым, если верить словам стареньких акушерок о том, что с тяжелыми родами передается способность любить. Наверное, акушерки правы, потому что Эля, своим появлением на свет едва не убившая маму, до сих пор не может забыть свою первую любовь. А иногда так хочется забыть, что хоть криком кричи. Потом еще были роды, еще один мальчик появился на свет. Никто уже не удивляется такому соотношению мальчиков и девочек – пять к одному, всем понятно: природа пополняет ряды мужчин, сгинувших на войне. С этим малышом, слава богу, все нормально, но Эля нервничала: роженица приехала в роддом сама, из села, истощенная, по паспорту двадцать восемь, на вид за сорок, с сединой на висках, чистенькая, гладко причесанная, с двумя внушительными темно-зелеными авоськами в натруженных, с почерневшими трещинками руках.