Читать «Евангелие от Лукавого» онлайн - страница 38

В июле-месяце журналист, ведущий криминальную колонку в небольшой газете не знал, чем бы заполнить "провисающий" абзац, и поэтому написал о совсем неинтересном обыденном происшествии. Журналист умел очень живо и весело рассказывать о самых мерзких вещах, а ещё был известен тем, что на собственные средства заменил разбитый унитаз в редакции, и вообще был компанейским малым, поэтому статьи его печатали охотно. "Четверг. "Маленький мальчик в войнушку играл..." Играл, воинственное дитя, на берегу Яузы - тут же нашёл и первого погибшего. Молодой человек был избит и задушен несколько дней назад. Жил он неподалёку и работал в своё время риэлтером. Не иначе, как встретил у речки благодарных клиентов: выпили и начали считать, кто кого на сколько надул. Впрочем, подробности выясняются. Известно, что не так давно риэлтер действительно судился по одной из своих сделок..." А Лёхин город - строился помаленьку. За стройкой - карьеры с затхлой жижей и головастиками и старая обкомовская дача за крашеным дощатым забором. На реке, у пляжа, по пояс плещутся толстые безобразные бабы, подвизгивая кидают на себя пригоршнями воду. Пацан-четырёхлетка ковыряется в песке. - Ты чей? Насупился: - Я с мамой. На противоположном берегу - выцветший за годы транспарант с квадратным белобрысым рабочим, а был ещё памятник Ленину - с гладкошарой головой, с рукой, указующей на плотину. Прорвёт её - затопит по низине всю округу. На шлюзе, в башенке, испокон веков скучает мент и вяло гоняет забредающих сюда зевак. Рядом с ним, на бетонной, окантованной перилами площадке дремлет жёлто-бурая, в колтунах в сваленной шерсти дворняга Бим, о которой никто не слыхал, чтобы она бегала или лаяла. Заборы завода. И почему-то не огороженная забором заводская гостиница. В ней жили югославы, когда строили "Китай" - при удаче у них можно было выменять значок на жвачку: бегали за ними стаями. Перед входом - автоматы с газированной водой. Переверни вверх дном стакан, вдави в мойку, чтобы брызнул фонтанчик, и - валяй, бросай жетон, который тут же продаёт тётка с редкими чёрными усами над верхней губой. Давным-давно - жетонов не было. Без сиропа - 1 копейка, с сиропом - 3. Невдалеке от гостиницы - в старом деревянном бараке - музей. Город новый, советского рождения, но какой-то Мухорткин, арендатор, держал ситцевую фабричонку. В бараках жили работники, тут же у бараков была церквушка из мелкого, в ладонь, кирпича. В 33-м году её не смогли взорвать - оставили скелетом торчать на виду у копавших канал зеков. Теперь, в единственном уцелевшем бараке, под стеклом - и ситец Мухорткина, и его фотографии - с мордовскими скулами, с отпущенным брюхом купца, под ручку с широкой телом - по мужицкой красоте - женой, и приказы какого-то Гурьева о расстреле эксплуататора Мухорткина и о передаче фабричонки местному Совету. Потом - пятилетки, стахановец Митяев - разоблачённый позже троцкист, стахановец Хапело, оговоривший Митяева, убитый на войне под Брянском. И опять - пятилетки, пятилетки... Только о двух событиях нет в музее. В 75-м году Серёжка Волохов - токарь - пьяный - бил за жену начальника цеха Венцеля, еврея. С проходной прибежала охрана - разнимать, и как-то неудачно Серёжку оттолкнули - он ударился затылком и раскроил себе череп. Весь завод загудел, как улей. Мяса не было, исчезало молоко, за которым отстаивали "хвосты" до ноющей боли в ногах, из вещей - одежда уродливая, за телевизором или холодильником - запись на три-четыре года вперёд. И над тобой же ещё изгаляются! На свою беду, начальник охраны захотел навести порядок - его избили до полусмерти. Толпой - потекли за Венцелем, который спрятался в горотделе милиции. Большое бревенчатое здание было разгромлено и подожжено, Венцеля разорвали на клочки. Тушить "ментовку" никто не стал. Вечерело. Самые горячие - вскрыли водочный магазин,; пошумели, кто поумнее - поорали и разошлись спать. За бунт этот посадили человек пятьдесят. Серёжку хоронила мать и двое дочерей - не то что на кладбище нельзя было пройти - носа из подъезда не высунуть. Второе событие было в 1996 году. Директор завода Хамовников переделал число голосов на выборах президента. Было 7% - сделал 70. за подлог ему обещали выплатить бюджетный долг - уже месяцев шесть не платили зарплату, потому что государство не рассчитывалось по заказам. Обещали, собственно, и не деньги - обещали оплатить векселя, с которыми надо было ехать в министерство. министр иногда подрабатывал - давал 80% от стоимости векселей, в обмен на подпись о целиком полученной сумме. Выборы прошли благополучно. Ельцин, чудом не упав на инаугурации поклялся на Конституции собственного сочинения - и Хамовникова послали к черту. Он вернулся домой и застрелился. Приняли его самоубийство - слухами и сплетнями отдавшееся по городу - без сочувствия. Мало ли он понахапал, зажимая у тружеников гроши? А вот поди ж ты - одолела блажь - подыхать... Самыми последними экспонатами были фотографии молодых и не очень молодых людей. Заголовок - "Наши горожане", повыше всех - Качуринская, с пометкой "Предприниматель", пониже - одни имена и фамилии. Не удивляло никого. Качурин - вместе с ментовскими чинами нередко погуливал в ресторане "Бригантина". За музеем - шоссе, луга и нераспаханная пустошь с поросью березняка. Городок - весь позади; теперь, если протопать по обочине полчаса встретишь заброшенную, с шестью старухами, Лычёвку, а ещё через 37 километров - соседний, точь-в-точь такой же - русский - городишко.