Читать «Дурак» онлайн - страница 86

— Я слышал, что ты говорил о моей…

Но я уже бросаю трубку, надеясь, что он не перезвонит. Ниса поднимается на ноги, на ней ничего, кроме моей майки, а на мне даже моей майки нет. Мы смотрим друг на друга, я беру ее за подбородок, и она открывает рот, демонстрируя зубы. Я делаю так, как иногда делал с девушками, а она делает так, как девушки иногда делали со мной — обнимает меня за шею.

Я привык к отсутствию живого тепла в ней, и мне даже нравится ее прохлада после горячей воды.

— Я с тобой не поеду, — говорит она. — Оставь мне крови и свой телефон.

Я давлю ей на затылок, и она, как будто даже не желая этого, впивается зубами мне в шею. Боль привычная, и я думаю — ранки ведь не воспаляются, хотя и болят. Неужели у Нисы такие стерильные зубы?

Я не чувствую ничего особенного, никакого удовольствия от боли, но мне нравится ощущение нашей близости, такой полной, такой окончательной, будто Ниса всегда есть у меня, а я всегда есть у нее, и эта близость делает нас жадными. Я закрываю глаза и жду, когда все начнет кружиться, даже считаю. Ниса отстраняется как только темнота начинает плыть, и я переступаю с ноги на ногу, хватаясь за раковину. Я перехватываю ее за руку, тяну на себя, и мы едва не соприкасаемся носами.

Меня не тянет ее поцеловать, но и не хочется отстраняться.

А потом я думаю, что хочу уйти до того, как проснется мама, до того, как папа еще что-нибудь сделает, что покажет, кто он теперь такой.

Ниса отстраняется, потом берет стакан, куда я обычно плескаю жидкость для полоскания рта, и сплевывает туда глоток крови.

— Фу, — говорю я. Ниса со мной соглашается.

— Суровые времена требуют суровых мер, — говорит она. — И ты все еще голый.

Я одеваюсь, выхожу из ванной, Ниса просит принести ей коробку с телефоном, который ей подарил Грациниан, долго разбирается с ним, заставляя его пищать, потом вбивает мой номер.

— Позвони Юстиниану, а то он будет обиженный и грустный, — говорю я. — Тогда начнет думать, что современная культура зашла в тупик.

Я задергиваю шторы, чтобы Нисе было не противно выйти из ванной, если все-таки придется, и выхожу. В коридоре темно и тихо, еще нет восьми утра, и сон у дворца глубокий. Я пробираюсь на кухню, беру то, что попадается мне под руку (салат в вакуумной упаковке, кусок сыра и яблоко). В детстве я любил быть незаметным, ходить так, чтобы никто не слышал, сидеть там, где никто не будет меня искать.

А потом мама сказала мне, что мне незачем прятаться, что она любит меня и что гордится тем, что я у нее есть. Тогда я стал радостнее и перестал прятаться и слушать Кассия.

А сейчас я меньше всего хочу видеть маму. Мне кажется, будто я не смогу с ней разговаривать, ни слова сказать не смогу, и меня охватит тот же глубокий стыд. Я люблю ее больше всего на свете и больше всего на свете я боюсь ее увидеть.

Мне встречается только Кассий, но Кассия никто, никогда видеть не хочет, я не исключение. Он рявкает:

— Я с ней сам поговорил. Молодец я, а? Прям сын ее. А ты куда намылился?

— Здравствуй, Кассий, — говорю я. — Никогда не видел, как ты спишь.